От удара ее шар стукнулся о красный, который быстро покатился в свой угол, но, вместо того, чтобы упасть в лунку, отлетел на сторону Лючии. Он катился все медленнее, проскользнув вдоль бортика, остановился на самом краю лузы, не желая падать в нее.

– Ма, nо! – Лючия наклонилась, подняла голову и взглянула на шар, заставляя его преодолеть последние доли дьюмаи упасть в лузу. Это было настолько неожиданно и так соответствовало ее характеру, что Йен расхохотался. – Наконец! – воскликнула она и выпрямилась. – Наконец я заставила вас рассмеяться! – тоже со смехом сказала она. – Я уж подумала, что вы не знаете, как это делается.

Ее слова поразили его.

– Конечно, я умею смеяться.

– До этой минуты я никогда не слышала вашего смеха, потому и не знала. У вас приятный смех. Мне он нравится. Он грудной и заразительный, так и должен смеяться мужчина.

– Спасибо, – с поклоном поблагодарил он. – Не означает ли это, что вы изменили свое мнение обо мне? Или я по-прежнему скучный?

Она не сразу ответила. Вместо ответа она положила кий на стол и подошла к Йену. Когда он посмотрел ей в лицо, она ответила долгим пристальным взглядом, как будто глубоко задумалась над его вопросом. Затем, не сказав ни слова, она сделала нечто совершенно неожиданноe. Она подняла руки и пальцами взъерошила ему волосы.

Йен замер от прикосновения ее рук. Казалось, чувствительность, исходившая от кончиков ее пальцев, проникла в его кровь, наполняя его тело жаром итальянского лета.

Он не мог ни шевельнуться, ни дышать, она играла волосами, а он только мог смотреть на ее лицо. Она думала о поставленной перед собой цели, а он был во власти невероятных эротических фантазий, проносившихся в его голове. Он воображал, как он опустится с ней на пол и вынет шпильки из ее волос, и ее длинные черные волосы упадут ему на лицо, как его руки скользнут под ее юбку и он под своими ладонями ощутит ее нежную горячую кожу.

– Теперь уже не такой скучный, – тихо сказала она с улыбкой глядя на его растрепанные волосы, но не отдергивая рук. Она продолжала играть его волосами, и ее запястья касались его лица, а он стоял, неподвижный и окаменевший, на краю бездны.

Рядом не было никого, кто бы увидел его падение.

Дверь была закрыта. Время позднее. Дилана и Грэйс не было дома. Слуги легли спать. Никто не увидит, как его честь рассыпается в прах. Никто не узнает, кроме ее, а она сломит стойкость даже святого и будет упиваться его падением.

Йен не был святым. Давящее, лишающее его сил сопротивляться вожделение стремительно овладевало им угрожая заставить его забыть, что он был джентльменом. А он всегда оставался джентльменом; он не знал, как можно быть иным.

И все же, даже хватаясь за честь, которая всю жить руководила его поступками, он чувствовал, что пытается поймать воздух. В эти минуты он жаждал превратиться в кого-то другого, такого же дерзкого и отчаянного, как она, как Дилан, как все люди, которые делают то, чего им хочется, и берут то, что им нужно, и наслаждаются радостями жизни и не беспокоятся о последствиях.

Если бы только он мог быть таким! Темное тайное желание, всегда таившееся в его душе, сейчас вместе с каждым ударом его сердца нашептывало ему:

«Если бы только... если бы только...»

Йен чуть наклонил голову, вдыхая аромат ее волос, ощущая прикосновение гладкой, как шелк, кожи ее рук к свому лицу. Он шевельнулся, придвинулся ближе, и ее груди коснулись его груди. Волна острого наслаждения пробежала по его телу, он испытывал почти невыносимое для любого мужчины искушение. Наклонившись, он дотронулся до ее губ. Мягкие, сладкие, как вишня, они мгновенно раскрылись ему навстречу. Запретный плод был так сладок, а страсть так сильна, что Йен впился в ее губы.

Если бы только...

Желание было неутолимо и бесплодно.

Он схватил ее за запястья и решительно оттолкнул от себя.

– Боже, – простонал он, проклиная себя и ее, пробудившую в нем это желание, – вы самая настойчивая женщина на свете. Черт бы побрал вас с вашим флиртом и заигрыванием!

Он повернулся к ней спиной и подошел к столу, снял со спинки стула свой сюртук и, стараясь не смотреть на Лючию, надел его. Если бы он посмотрел, если бы только взглянул на эти божественные губы, его чести и ее добродетели пришел бы конец.

Стоя к ней спиной, он поправил манжеты, разгладил рукава сюртука и рукой пригладил волосы, стремясь возводить порядок среди хаоса вожделения, бушевавшего в его теле.

– Простите меня, – сказал он, когда нашел в себе достаточно сил, чтобы снова заговорить, – но я должен идти. Меня ждут в клубе.

Йен повернулся и, пройдя мимо нее, вышел из комнаты. Он не стал ждать, пока подадут карету, а пошел по боковой дорожке, глубоко вдыхая теплый воздух июльской ночи.

Он вошел в «Брукс» с намерением выпить бокал портвейна, съесть кусок мяса и почитать «Таймс». Но даже в своем клубе, в окружении всех атрибутов почтенного британского джентльмена, он по-прежнему жаждал этого запретного плода – горячих сладких поцелуев молодой итальянки.

Если Йен надеялся, что в клубе он избавится от мыслей о Лючии Валенти, то очень скоро эта надежда угасла. Ему удалось спокойно поесть, но как только он уселся в свое любимое кресло в читальне клуба с «Таймс» в руке и бокалом портвейна на столе перед ним, на него началась атака, и мисс Валенти снова стала отравлять его жизнь.

– Сэр Йен?

Он поднял глаза и увидел рядом со своим креслом лорда Монтроуза.

– Монтроуз, – без особого энтузиазма поздоровался Йен с вежливым поклоном.

И поспешил снова сесть.

– Не против, если я присоединюсь к вам? – Не ожидая ответа, лорд подтащил другое кресло и сел напротив Йена.

Разгладив расшитый парчовый жилет, он обратился к Йену:

– Какая удача, что я застал вас здесь одного, потому что я намеревался поговорить с вами, и вот мне представился такой удобный случай.

– А я как раз собирался почитать «Таймс». – Йен взял со стола газету, но это явное желание побыть в одиночестве осталось незамеченным Монтроузом.

– Сэр Йен, когда вы впервые высказали мне ваш желание представить меня мисс Валенти, я не был в восторге от вашего предложения, ибо, хотя она и признанная дочь принца, по существу ее незаконнорожденность ставит ее ниже моего положения в обществе. Но в тот день, на концерте у леди Кеттеринг, я был так очарован ею, что совершенно потерял голову. Я могу думать только o ней.

Всей своей карьерой Йен был обязан умению говорить только то, что нужно, поэтому он подавил желание послать Монтроуза подальше.

– Как вы, вероятно, знаете, – продолжал барон, – я множество раз заезжал к мисс Валенти, и она была со мной всегда любезна.

– Мисс Валенти очень милая женщина, – заметил Йен, стараясь сохранить равнодушный вид даже при воспоминании; как мила могла быть Лючия.