– Это совсем другое, – ответил Иона как можно более убедительно. – Стокс засек Гевина, когда тот начал за ним следить. О тебе Стокс ничего не знает, а если бы и знал, то какое ему до тебя дело.

Крисси кивнула, но до конца он ее не убедил. Это читалось на ее лице, когда она открывала дверь. Иона вышел, с трудом одолел ступеньку и обернулся.

– Рад был снова тебя увидеть, Крисси.

По выражению ее лица не было похоже, что это взаимно.

– Будь осторожен, Иона, – сказала Крисси, закрывая дверь.

Глава 17

Когда Иона доехал до Скотобойной набережной, начали сгущаться сумерки. Он остановился на той же заросшей сорняками пустоши, что и тогда, но в последний момент поддался какому-то суеверному чувству и припарковался в другом месте.

Его машина оказалась единственной на пирсе. Он взглянул туда, где в тот раз стояла «Ауди» Гевина, и вышел. С реки дул холодный ветер, принося сырой запах нефти и тины. Балансируя на костылях, Иона поежился и задался вопросом, что он тут делает. Крисси он покинул в полной растерянности. Домой возвращаться не хотелось, так что он поехал куда глаза глядят. Однако, словно бы эта мысль давно в нем вызревала, не успел он добраться до конца улицы, как решил, куда двинется дальше.

Даже теперь он не мог объяснить, почему отправился туда, разве что поддавшись необъяснимому влечению, которое росло в нем после выписки из больницы. Иона не обманывался насчет того, что возвращение на пирс принесет ему озарение или поможет понять, что же там произошло.

Просто ему требовалось снова все увидеть.

В этом случае, подумал он, стоило приезжать пораньше. Сумерки быстро сгущались, когда он зашагал по тропинке к пирсу. Он шел той же дорогой, перейдя узкую улочку у старой сыромятни, где сквозь трещины в асфальте проглядывала брусчатка, похожая на покрытую коркой рану. Тишину нарушал лишь мерный стук костылей, но, подойдя поближе к набережной, он услышал плеск воды о сваи. Пришвартованные баржи терлись друг о друга бортами и перекликались резким скрипом игравших роль бамперов резиновых покрышек. Судно побольше все так же покачивалось чуть поодаль, словно незваный гость на празднике. Выведенное краской на носу название «Теодор» потрескалось и выцвело, и Иона заметил за стеклом в рубке выгоревшую на солнце табличку «Продается».

Кот в этот раз не появился.

Когда Иона дошел до края набережной, заметно похолодало. Ветер, дующий с воды, окатывал пронизывающими влажными порывами, от которых начала болеть нога. Чуть впереди показался последний пакгауз. Покосившуюся ограду заменили, а в остальном он выглядел таким же, каким его запомнил Иона. Заброшенное здание с заколоченными дверями и разбитыми окнами.

Чуть раньше он гадал, что почувствует, когда снова окажется там, но на самом деле Иона не ощутил ничего. Ни прилива эмоций, ни облегчения. И не нашел никаких ответов. Он немного посмотрел на пакгауз, потом развернулся и зашагал обратно к машине.

Идти было далеко, и в меркнущем свете дня пустынная набережная приобретала все более зловещий вид. Сгущающиеся сумерки вызвали у Ионы неприятное дежавю. Он изо всех сил старался не обращать на него внимания, пока не услышал металлическое позвякивание, словно издаваемое качающимися цепями. В мгновение он словно опять оказался на дебаркадере, где пахло кровью и на листе полиэтилена лежало тело Гевина. Иона споткнулся, сердце его заколотилось.

Потом все прошло, от воспоминаний его бросило в пот и затрясло. Никаких цепей вокруг не оказалось, только на ветру покачивалась секция проволочной ограды. Судорожно выдохнув, Иона снова зашагал по набережной. Теперь ему больше всего на свете хотелось снова оказаться в теплом салоне машины. Свернув с пирса, он вновь оказался на узкой улочке рядом со старой сыромятней. Там тьма сгустилась еще сильнее, и пришлось внимательно смотреть под ноги, шагая по брусчатке.

Иона и сам не знал, когда понял, что он не один. Осознание этого пришло постепенно, как подспудная тревога, которую невозможно отогнать. Безо всякой причины по спине побежали мурашки.

Подняв глаза, Иона увидел в дальнем конце улочки одинокую фигуру.

Это оказалась женщина. Разглядеть ее в сгущавшейся темноте было трудно, лишь бледным овалом светилось ее лицо, остальное скрывало длинное темное пальто. Но Иона знал, что женщина смотрит на него. Во рту у него стало сухо. Нет. Быть этого не может… Он неуверенно шагнул вперед и споткнулся, когда костыль ударился о булыжник.

Когда он снова поднял глаза, фигура уже исчезла.

Улочка опустела, словно женщины там и не бывало. А может, это на самом деле так. Иона засомневался, видел ли он кого-то. Он как можно быстрее заковылял по улочке и посмотрел по сторонам, когда она закончилась. Почти стемнело, на другом берегу реки в вечерней тьме перемигивались далекие огоньки. Но остатки света еще позволяли разглядеть, что вокруг никого.

«Сааб» одинокой неясной тенью замер на пустоши. Иона открыл дверь и залез в машину, посидел в темноте, пока не унялось колотящееся сердце. Он понял, что дрожит. Возвращение на пирс потрясло его гораздо сильнее, чем он предполагал. Он пытался уверить себя, что случившееся в пакгаузе никак на него не повлияло и, за исключением травмы колена, серьезных последствий не было.

Да, верно.

Иона поднял руку. Она еще дрожала, но не сильно. Он мог вести машину, и чем раньше он отсюда уберется, тем лучше. Вообще вся поездка теперь казалась глупой затеей, особенно в темноте. Плюс слишком резвое воображение, сказал он себе, включая двигатель. Вот и все, ничего другого.

Кроме того, что фигура на улочке напоминала девушку, погибшую в пакгаузе.

Из-за переполненного мусорного бака выскочила крыса. Задержалась, чтобы рассмотреть чужака, глазки-бусинки сверкнули в свете уличного фонаря, когда она втянула ноздрями воздух. Затем, не испугавшись, побежала дальше по своим делам.

Иона широкой дугой обогнул мусорные баки, когда спускался по переулку вдоль фасада богато украшенного здания Викторианской эпохи. В этой преимущественно торговой части района Хаммерсмит располагались магазинчики и лавочки с несколькими квартирами на верхних этажах. Днем здесь бурлила жизнь, но теперь все закрылось или заканчивало работу. Уехав с пирса, Иона машинально направился к дому, но пока чувствовал себя слишком раздосадованным и взвинченным, чтобы возвращаться. Он представлял собой сплошной комок нервов. С момента, как Флетчер и Беннет сообщили, что взлом и ограбление квартиры Мари – дело рук Оуэна Стокса, Иона ощущал, что измучен и выведен из равновесия. Плюс испытанное им унижение, когда