В правом нижнем углу коллажа помещалась групповая фотография. Пять человек — трое парней и две девушки, все в белом, в студенческих фуражках, стояли, обняв друг друга за плечи и лучась улыбками в объектив.

“Friends forever”, значилось на приклеенном комиксовом “пузыре”, такие были в ходу во времена, когда фотографии еще печатали на бумаге.

Она сразу узнала в центре снимка Алекса Морелля и его светловолосую подружку и довольно быстро поняла, что юноша рядом с ним — это Бруно Сорди. Рядом с Бруно стояла высокая кудрявая девушка с длинным лицом. Без очков, да и вид гораздо счастливее, чем теперь, но это, несомненно, Мари Андерсон, ныне Сорди. С левого края пристроился какой-то юноша. Длинные светлые волосы спускались из-под студенческой фуражки до плеч. Бледный, кожа почти прозрачная, но глаза удивительно живые, а сам он такой счастливый. Анна сразу поняла, кто это. Симон Видье.

— А, вот ты где!

Алекс стоял в дверях, в каждой руке по бокалу. Голос, как и выражение лица, веселые, но между бровями залегла недовольная морщинка.

— Я увидела при… — Анна разогнулась, превратила заикание в паузу, — шкаф из коридора. Впечатляет!

Он расслабился, протянул ей бокал.

— Я сто раз говорил маме и папе, что надо убрать вещи и устроить тут гостевую комнату. Мама бы с удовольствием, но отец отказывается. Хочет, чтобы все было, как всегда. Машина времени прямиком в восьмидесятые.

— Ты здесь живешь? — Анна кивнула на коробки.

Алекс очень симпатично покраснел.

— В доме осталась Юссан. Мы решили, что так лучше, ради девочек. Им там хорошо — бассейн, баскетбольная площадка, все, что хочешь.

Его лицо на миг исказилось, и Анне стало ясно, что развод дался ему нелегко.

— Я строю четыре таунхауса на Смедьевонген. Один для себя, но проект идет с опозданием, так что я пока, так сказать, приземлился здесь. — Он, словно извиняясь, взмахнул рукой. Лицо у него еще немного покраснело.

— За приземление! — Анна подняла бокал. — И за восьмидесятые.

Алекс криво улыбнулся в ответ и прибавил:

— И за мамин и папин подвал.

— Я случайно увидела твои студенческие снимки, — сказала Анна, когда они опустили бокалы. — Сравни мальчика, которым ты был, с мужчиной, которым ты стал.

— Что это значит?

— Ничего особенного. Где-то вычитала.

— Ясно. — Он неуверенно улыбнулся. — А ты сама какой была в девятнадцать лет?

Анна усмехнулась.

— Невыносимой, наверное. Какими мы еще бываем в этом возрасте?

Алекс не ответил. Вместо этого спросил:

— Все сложилось, как ты себе представляла?

— Что именно?

— Жизнь, вообще все. Все сложилось так, как ты мечтала в юности?

— И да, и нет.

Эта тема немного встревожила Анну, и она указала на фотографию с бала:

— Это твоя бывшая жена?

— Нет. — Алекс покачал головой. — Это Карина Педерсен. Мы с седьмого класса были вместе. Все думали, что мы поженимся. Но любовь кончилась после… — Пауза вышла короткой, но внятной, если не говорящей, — после гимназии, — закончил он, хотя имел в виду совсем не это.

Анна сама должна была догадаться. Карина Педерсен, пятая участница той трагической вечеринки. Пятеро друзей на фотографии — те же пятеро, что и в каменоломне. Анна решила, что виновато вино.

Алекс снова улыбнулся, и она отметила, как защекотало где-то в животе. Легкая вибрация, которая устремилась вниз. Анна прогнала щекотку. Надо воспользоваться возникшим между ними притяжением, чтобы подобраться к Симону Видье. Но она упустила момент.

— Слушай, Анна, можно кое-что спросить?

— Что?

— Завтра в парке праздник. Смотр талантов, ярмарка, качели-карусели. Надувной замок, если ты такое любишь. — Алекс заразил ее своей улыбкой. — Вечером — ужин и танцы. Я подумал: не хочешь пойти со мной?

Анна готова была сказать “с удовольствием”, но вдруг вспомнила, что уже обещала пойти с Просто-Лассе. Алекс истолковал ее молчание неверно.

— Ну, если не хочешь, это не проблема… — смущенно заговорил он.

— Нет-нет, я бы с удовольствием пошла с тобой. Но я уже кое-кому пообещала. Просто. — Она сделала паузу, припоминая, как на самом деле зовут семейного юриста. — С Лассе Гуннарсоном. Агнес немного знакома с его сыном. — Последнее было не вполне верно. Анна солгала, чтобы спасти гордость Алекса. — Но мы же там увидимся?

Алекс кивнул и допил, что оставалось у него в бокале. Анна чего-то не понимала в Александере Морелле. Он флиртовал, демонстрировал чувство юмора и уверенность в себе, а в следующую секунду делался молчаливым и неуверенным. Конечно, виной мог быть развод. Мужчины переносят расставание тяжелее, чем женщины, а в сорок пять лет переезжать к маме и папе в подвал — такое вряд ли сильно поднимет самооценку. И все-таки Анне казалось, что дело не только в этом.

Анна украдкой взглянула на фотографию в углу коллажа. Пятеро юных друзей, радостные восклицания — мгновение остановилось почти тридцать лет назад.

Friends forever.

Когда Симон и Таня скрылись за гребнем, остальные так и остались стоять на пляжной тропинке. Карина посмотрела на троих друзей, получила в ответ уклончивые, почти растерянные взгляды, словно никто из троицы не верил в произошедшее. О таком можно вспоминать всю оставшуюся жизнь. У них на глазах родилась еще одна легенда, связанная с каменоломней. Как Симон Видье посреди ночи спрыгнул с самого высокого уступа.

Настоящая легенда. И все же в воздухе разливалось напряжение.

— Это ты виноват, — набросилась Карина на Алекса. Тот в ответ пожал плечами.

— Я замерзла, — проскулила Мари.

— Ну что, молодежь. — Джо выключил фонарик. — Видали?

Ему никто не ответил. Внезапно Мари развернулась, и ее вырвало прямо в черную воду.

Вскоре ребята снова поднялись на плато. Симона и Тани не было видно, но никто не прокомментировал этот факт. Бруно подбросил еще поленьев в костер, после чего все четверо заползли в палатки, чтобы снять мокрые плавки и купальники. Искры улетали к небу, где звезды уже почти скрылись за тучами. Карина переоделась первой. Она снова поставила кассету с разными песнями, нажала кнопку и села на камень у костра рядом с Джо. Кажется, музыка немного разрядила напряжение. Карина злилась на Симона, даже еще сильнее злилась. Алекс весь вечер распускал хвост перед сестрицей Джо, но это ожидаемо. А вот то, что Симон предпочел эту шалаву ей, Карине, уязвляло гораздо больше. Злоба на то, что Симон отверг ее, все росла и наконец превратилась в обжигающий ком где-то в грудной клетке.