— Он сказал, чтобы я посмотрела, все ли готово в детской? Эта Лиза будет спать в одной комнате с Сашей.

Зинаида Тимофеевна вскочила на ноги. Пепел упал с сигареты на скатерть обеденного стола, но она даже не заметила этого.

— Так он все-таки везет ее? — вскрикнула она и, схватившись за сердце, осела на стул.

— Бабушка! — бросилась к ней Катя. — Что с тобой?

— Все в порядке! — Зинаида Тимофеевна скривилась. — Твой отец вбил еще один гвоздь в крышку моего гроба. Совсем свихнулся, привезти в дом убийцу!

— Убийцу? — Глаза у Кати округлились. — Эта тетка — убийца? Она сбежала из тюрьмы?

— Твоему отцу станется привезти в дом кого угодно, — Зинаида Тимофеевна страдальчески сморщилась. — Меня он выпроваживает, а эту свихнувшуюся бабу готов внести в дом на руках. — Она воздела руки к небу. — Альвина, девочка моя! Посмотри! Все рушиться в этом доме! То, что было твоим, перейдет в руки этой безродной негодяйке. — Зинаида Тимофеевна перевела взгляд на внучку. — Я уверена, что она притворяется. Как можно забыть собственного ребенка? У нее ни кола, ни двора, вот она и вцепилась в Сашу! Все имеет свою причину! Этой мошеннице надо прибрать к рукам твоего отца!

— Бабушка, — Катя с укоризной посмотрела на Зинаиду Тимофеевну, — но ведь она не знала папу, когда выходила из леса вместе с Сашей.

— Не знала, зато теперь узнала. Ей же все рассказали, а она свое твердит: «Мой сын!», да и только. Почуяла выгоду, мерзавка! Смотри, она еще его окрутит и женит на себе!

— Не надо так! — прошептала Катя. Губы ее задрожали, но девочка пересилила себя и не заплакала. — Папа обещал мне… Он сказал, что у него нет никого дороже меня и Саши!

— Посмотрим! — Зинаида Тимофеевна поднялась на ноги и прижала Катю к себе. — Я тебя заберу в Саратов. Как-нибудь проживем!

— Я не поеду, — девочка отстранилась от нее. — Сначала я хотела… Но Саша… Я нужна сейчас папе. Он сказал, что без меня не справится.

— Без меня справится, а без тебя, значит, нет? — Зинаида Тимофеевна осуждающе покачала головой. — Тебе учится надо, а не с пеленками возиться. А эта принцесса, интересно, чем будет заниматься?

— Папа сказал, что ее не надо бояться. Она спасла Сашу, и нам не стоит забывать об этом.

— Катя, ты многого не понимаешь, — Зинаида Тимофеевна поджала губы. — Я тебе еще раз объясняю: она — авантюристка! Она мечтает прибрать к рукам твоего папу, ваш дом… Она прошла огонь и воду, она убивала людей. Женщине не положено служить в армии, а она служила. Небось еще, курит папиросы, ругается матом. А Виталий! Виталий! Чем он думает? Везет это чудовище в дом! Господи! Все в этом мире перевернулось вверх дном! — Она взяла в руки висевший на шее медальон, Катя знала, с детской фотографией ее мамы, и поцеловала его. — Альвина! Деточка! Я не допущу, чтобы в твоем доме распоряжалась эта жалкая оборванка!

— Но ведь мама уехала из нашего дома, — сказала тихо Катя, — и тогда ты не ругалась, что она бросила нас!

— Она не бросала! — быстро сказала Зинаида Тимофеевна. — Твой папа сделал ее жизнь невыносимой.

— Неправда, — опять возразила Катя, — это мама всегда кричала на него! И не сказала папе, что уезжает в Москву! Помнишь, как папа переживал? Не спал ночами… Мы же так любили Сашу, а мама… Она увезла его… — голос Кати дрогнул. — Не думай, я маму тоже люблю, но почему она забыла меня? Мне было так плохо без нее, а она не звонила, даже письмо ни разу не написала…

— Ты ошибаешься, твоя мама очень страдала, что не может забрать тебя, — оборвала внучку Зинаида Тимофеевна. — Ее муж… Этот… Одним словом, надо было немного потерпеть, и все бы образовалось!

— Теперь уже ничего не будет! — произнесла Катя еще более тоскливо. — Я ее никогда не увижу! Мы даже на могилку не сможем съездить. Все осталось в этой проклятой тайге! — Девочка глянула на горы, подернутые мрачной пеленой облаков. Весь день шел мелкий, как крупа, снег, и серую землю затянуло дырявое белое покрывало. Она горестно сморщилась и повернулась к бабушке. — Мне кажется, что лето никогда не наступит. Не распустятся цветы на клумбах, не вырастет трава… Мне не хочется идти в школу, не хочется ехать на танцы… Если эта женщина поселится в доме, как мне с ней разговаривать? Она, наверно, грубая, неуклюжая…

— Успокойся, девочка моя! — бабушка подошла и встала рядом. Глаза ее иступлено сияли, точь-в-точь, как у восходящей на костер Орлеанской девы. — Мы не позволим, чтобы эта солдатня в юбке командовала нами. Мы покажем ей, кто хозяева в доме! — Она обняла Катю за плечи. — Что бы ни говорил твой отец, но он целый день на службе, а нам предстоит общаться с ней целые дни напролет. Вот увидишь, она абсолютно не умеет обращаться с ребенком, к тому же лентяйка и неряха.

— Откуда ты знаешь, что она неряха и лентяйка? — поразилась Катя. — Ты же ее не видела?

— Мне подсказывает сердце, — ответила торжественно Зинаида Тимофеевна. — А мое сердце меня никогда не обманывает. И наша задача, Катя, открыть твоему отцу глаза, чтобы он сам отказался от услуг этой дикарки.

— Дикарки? — Засмеялась Катя. — Точно! Дикой Лизы! Она ведь в лесу жила, одичала!

— Ничего! — Зинаида Тимофеевна величаво вздернула подбородок, отчего жилы на худой шее некрасиво натянулись. — Она еще у нас попрыгает! Я никому не позволю занять место твоей мамы!

— Я тебе клянусь, бабушка! — Катя сжала кулаки. — Через неделю она сбежит отсюда.

— Ну, зачем же так? — бабушка неожиданно пошла на попятную. — Возможно, не стоит ее выгонять так скоро. Люди нас не поймут и осудят. И потом, твой отец… Он ведь примется выяснять, почему вы не смогли ужиться.

Катя насупилась.

— Я знаю, как ему объяснить, — сказала она с вызовом, не заметив, что Зинаида Тимофеевна очень умело подвела ее к тому, что сама же и хотела от нее услышать. — Если хочет, чтобы я осталась с ним, пусть выбирает…

— Ладно! Ладно, Катюша! — Бабушка ласково погладила ее по голове. — Ты уже большая девочка. Все понимаешь! — Она перевела взгляд на окно и вздохнула. — Тринадцать лет. Я в этом возрасте уже наравне со взрослыми в поле работала, матери помогала.

— Бабушка, — Катя просительно заглянула ей в глаза. — Позволь мне завтра в школу не ходить. Опять расспрашивать начнут. Сегодня к дому подхожу, Раиса Павловна из своих ворот выплывает, и сразу ко мне. Обнимает, сюсюкает: «Ах, деточка! Ах, бедная!». А ведь как маму ненавидела! И к нам сколько раз забегала, все интересовалась, как папа? Сильно ли переживает, что мама уехала! Жаба! Я ведь знаю, ей совсем не то интересно…

— Нет, школу нельзя пропускать! И на людей не сердись! Одно дело, если вправду сочувствуют, а на самом деле больше злорадствуют! Рады небось, что у нас горе! И на Раису Павловну не обижайся! Она — женщина умная, самостоятельная! Начальником финчасти не каждый сможет работать! А она, вишь, сумела! Гляди, какие хоромы себе отстроила. Не чета нашим! — Зинаида Тимофеевна кивнула в сторону окна, за которым виднелись купола и башни, смахивающего на восточный дворец, особняка соседей. — Отцу твоему недосуг было даже за строительством приглядеть! Вот и отгрохали домину, то ли барак, то ли контора. Мы раньше в таких жили, только не в кирпичных, а в деревянных, и народу ютилось в них раз в пятьдесят больше…