— Благослови тебя Бог, Ане Мария, — сказал он, — ты достойный человек, ты не из тех, кто думает только о себе!

— Правда?

Ане Мария ничего не имела против такой похвалы, нет и нет, она тоже была тщеславна. Конечно, она могла бы и сама подобрать двух детишек, но ей хотелось извлечь как можно больше выгоды из своей затеи, растрезвонить о ней в лавке, услышать слова похвалы.

— Ну, не одна я, — ответила она, — Каролус ведь тоже...

— Да, вы оба просто благословение для здешних мест, — решил Август, — без вас в Поллене до сих пор стояло бы семь домов да два амбара!

— Не забывай и про себя! — кокетливо запротестовала она.

Короче, каждый признал заслуги другого, и оба пришли в отменное расположение духа. Поулине тоже присоединилась к похвалам в честь Ане Марии и даже называла её на «вы» и всячески ублажала.

— Не каждый способен подумать о невинных малютках, как это делаете вы, — так сказала Поулине, тощая старая дева Поулине, которую дети совершенно не волновали.

— Итак, двое детишек, — повторил Август и задумался. — И они должны быть из одной семьи?

— А как по-твоему?

— По-моему, так. И чтоб внебрачные дети?

— Вот уж не знаю, — смутилась Ане Мария.

Август же, продолжая свои изыскания, задал очередной вопрос:

— И чтоб были маленькие?

— Да, желательно маленькие. Впрочем, я буду рада любым, какие бы они ни оказались.

— И чтоб мальчик и девочка?

— Желательно, — устало ответила Ане Мария. — Просто мы хотели, раз нам позволяют средства, сделать доброе дело.

— Да, у вас им будет очень хорошо, — сказала одна из покупательниц, стоявшая у прилавка, а вторая так и вовсе, покачав головой, изрекла:

— Скажем так: как ангелам в раю!

И Ане Мария выслушивала похвалы, и раздувалась от гордости, и заверяла, что у неё дети не будут терпеть нужды ни в еде, ни в питье.

— И всё же какие они должны быть? — спросил Август и глубоко задумался. Это прозвучало так, будто он мог по пальцам перечесть всех детей в Поллене, хотя, по правде говоря, вообще ни одного не знал. Да и откуда ему было знать полленских детишек? Он не появлялся здесь больше двадцати лет, а когда приехал, то и взрослых не всех смог узнать.

— Я ведь про что спрашиваю: какие у них должны быть глаза, карие или голубые, и какие волосы, светлые или тёмные?

— Да какие есть, такие пусть и будут, — отвечала Ане Мария, — всё равно я их буду любить.

— Что до меня, — с достоинством промолвил Август, — то мне довелось повидать на этой земле множество людей. У одних были чёрные глаза, у других, можно сказать, белые. Но хуже всего были люди с красными глазами, похожими на шляпки медных гвоздей. Вот с такими опасно встречаться на узкой дорожке. И один раз вышло так, что не то триста, не то четыреста таких медных гвоздей разом уставились на меня, после чего всё, что я ни ел, отдавало медью.

— Вот это да!

— Так что не всё равно, какие у человека глаза, — наставлял Август. — Но коль скоро ты перепоручила это дело мне, то уж я поспрашиваю, где надо. Таких детишек, какие тебе нужны, нелегко будет сыскать. Они должны не опозорить тебя, когда станут ходить в красивой одежде, что ты им справишь. Да и родители их чтоб были людьми достойными и порядочными, хоть мать, хоть отец. Уж я-то за этим прослежу, можешь не беспокоиться...

Словом, при всём желании никто не мог более энергично взяться за это дело, чем Август; он с места в карьер принялся подыскивать парочку подходящих детишек. Времена стояли добрые, в заливе то и дело запирали очередной косяк сельди, так что трудно было найти людей достаточно бедных для того, чтобы отдать детей в чужие руки. Пришлось ему забраться подальше, в Северный посёлок, чтобы поискать там, но и Северному посёлку перепадало достаточно от уловов в Нижнем Поллене, нигде не бедствовали, так что Августу даже приходилось выслушивать насмешки: уж не думает ли он, что у них затем только и родят детей, чтобы раздавать их потом по чужим людям?

Август возвращался домой, садился, утирал пот со лба, после чего докладывал Ане Марии: итак, он делает всё, что только может, он старается изо всех сил и не щадит себя. А в ответ слышит издёвки и насмешки.

Ане Мария выслушивала его отчёты с удивлением. Неужто селение настолько разбогатело? Здесь вроде всегда было полным-полно детей, за эти годы у неё стало привычкой приглашать к себе тощих, иззябших малышей, потчевать их чем-нибудь, а теперь она стоит, простирая к ним руки, и не может зазвать ни одного.

Но Август не растерялся, он опять начал думать, прикидывать, после чего сказал:

— Вот если б ты не захотела прямо сейчас, вынь да положь, обзавестись детьми, я мог бы кому-нибудь их заказать.

Ане Мария бросила на него быстрый взгляд, уж не смеётся ли он над ней, но Август и не думал смеяться. У него был вполне серьёзный вид, можно даже сказать, благочестивый.

— Не понимаю, что за времена настали, — сказала она, — люди пошли какие-то ненормальные. Детей всегда было полным-полно, просто девать некуда; когда я была помоложе, всё вокруг так и кишело детьми. Два ребёнка в три года — это считалось нормальным, а теперь!..

Но Август продолжал развивать пришедшую ему в голову мысль:

— А сама-то ты не готова подождать хоть один год?

Ане Мария:

— Нет, я предпочла бы иметь их сразу. А через год — поди знай, кто из нас будет жив через год. Вдобавок теперь у нас есть деньги...

Тут Август вдруг начинает сердиться и огорошивает её следующим вопросом:

— А почему, чёрт подери, ты сама не народишь себе детей? В чём дело?

— Сама? Да я бы с превеликой охотой, но никак не получается!

— Почему? Что вам мешает?

— Уж Каролус так старается, что больше и требовать нельзя, и... ничего не выходит.

— Вот будь я на его месте!.. — вскричал Август. И на сей раз это были не пустые слова, он даже побагровел весь и заёрзал на стуле. Само собой, он и тут не мог удержаться от хвастовства, заявив, что уж с ним-то у неё, у Ане Марии то есть, было бы столько детей, сколько ей нужно.

— Ты это серьёзно? — спрашивает она.

— Конечно, серьёзно.

Она должна понять, что он объездил весь свет и никто на него не жаловался по этой части.

— Такой ты, значит, был лихой?

— Такой, — кивнул он, — мне равных вообще не было.

— Вот бы нам тогда сойтись, — сказала она. — Но сейчас для нас уже слишком поздно.

Это почему же слишком поздно? Она что, думает, будто он из тех, что встречаются в Турции и в Египте? Так пусть не думает.

Какое-то время они толковали об этом, но, помянув Турцию и Египет, Август дал волю своему воображению и стал рассказывать о тамошних впечатлениях; возбуждение его, видимо, прошло, и он увлечённо принялся фантазировать: была в его жизни такая пора, когда он проклял всё, что связано с женщиной и с любовью, а причина вот какая — он попал в одно большое королевство и там влюбился в знатную даму, ну не совсем чтобы в принцессу, но, может, сестру принцессы или что-нибудь в этом роде, и была она знатного рода, и было у неё пять рабынь, или не пять, а три, чтоб отгонять от неё мух, когда жарко.