class="p1">Закончив юрфак, Юля поступила на работу в крупную строительную фирму. Вскоре она поняла, что фирма не только строит, но и оформляет, покупает, продает земельные участки, на которых еще предстоит что-либо возвести.

— Числилась я, конечно, юристом, а если честно — курьером была. Ездила с бумажками по всяким инстанциям. Чего-то подписывала, какие-то печати ставили. Я не вникала. Работа, по правде, нудная и однообразная, но платили хорошо. А у меня дочь, ей уже почти шестнадцать, поднимаю одна, без мужа. Так что сама понимаешь…

Попили чайку, здесь титан с кипятком стоял, разомлев от горячего, решили еще вздремнуть, пока в суд не вызвали.

— Вот только странно, что мы с тобой здесь вместе оказались, не положено же по одному делу… Везде бардак, даже здесь, — уже засыпая, пробормотала Юля.

Ни Саше Лисиной, ни Юле Макаровой и в голову не могло прийти, что никакой случайности, или бардака, как решила одна из них, здесь не было и в помине, а напротив — была комбинация, тщательно продуманная Прутковым и осуществленная при технической поддержке полковника Трифонова из ФСБ.

Когда Ганибалова пожаловалась подполковнику, что Лисина ни в какую «не колется» и знакомство со всеми фигурантами по делу отрицает категорически, Андрей Михайлович лишь усмехнулся:

— Все в «белых перчатках» работаете, замараться боитесь. «Расколоть», видите ли, не удается. Не умеете, вот и не удается. Ладно, сам займусь. Когда эту Лисину на суд повезут?

К приезду Лисиной и Макаровой, не без участия полковника ФСБ Трифонова, подвальная камера в здании суда, куда привозят подследственных, была оборудована по последнему слову шпионской техники — видео- и аудиозаписи фиксировали и малейшее движение, и даже самый слабый шорох. И если бы «подельницам» вздумалось шептаться или обменяться друг с другом какими-то тайными знаками, это было бы зафиксировано чуткими приборами. Однако, сколько ни вглядывался Прутков в видеозапись, он так и не сумел разглядеть ни малейших признаков того, что Макарова и Лисина были знакомы раньше, до этой встречи. А тут еще лейтенант-технарь, осуществлявший наблюдение, подлил масла в огонь:

— По-всему видать, товарищ подполковник, не знакомы эти дамочки меж собой, впервые встретились.

— Без тебя вижу, — раздраженно буркнул Прутков и протянул лейтенанту конверт с деньгами: — Твой гонорар.

***

Суд, а вернее профанация судебного заседания, был коротким. Представитель следствия, капитан Сорокина, по составленной ею же бумажке зачитала: есть серьезные опасения в том, что, отпущенная на свободу под подписку о невыезде, или даже под домашний арест, гражданка Лисина Александра Сергеевна может от следствия скрыться либо вступить в сговор со своими подельниками и тем самым серьезно помешать следствию.

Те же аргументы, да что там аргументы — те же фразы прозвучали в выступлении представителя прокуратуры.

Адвокаты, казалось, разбили это абсурдное и лишенное всякой логики подозрение в пух и прах.

— Куда может скрыться женщина, которую дома ждут ее трое малолетних детей? — говорила адвокат Быстрова. — К тому же без документов: при обыске, как известно, у Лисиной изъяли оба паспорта: и внутренний, и заграничный. И о каком сговоре может идти речь, когда Лисина ни с кем из проходящих по этому делу не знакома, а все до единого фигуранты, в свою очередь, отрицают знакомство с моей подзащитной.

Судья удалился в совещательную комнату и вернулся… через четыре минуты. После чего зачитывал решение минут пятнадцать. Даже самому неискушенному в судопроизводстве человеку стало ясным, что решение было подготовлено заранее, а в совещательной комнате «ваша честь» либо сигаретку выкурил, либо чашечку кофе выпил. Срок содержания Александры Лисиной он продлил на три месяца. Судья каким-то «волшебным» образом повторил, а по сути даже процитировал, будто под диктовку следователя или прокурора писал решение, слово в слово всю их аргументацию. А может, так оно и было, кто знает?

Глава пятнадцатая

— Саша, тебе записка от дочери, — и адвокат Наталья Смирницкая через решетку в комнате свиданий просунула ей листок.

— От старшей, от Сашеньки? — спросила Саша.

— Не знаю, я не заглядывала, это же личное, — ответила Наталья. — Твоя мама просила передать.

Саша развернула листок. Не записка, а целое письмо было от младшей дочери — от Лизы. Вчитываясь в по-детски ровные аккуратные строчки, Саша едва сдерживалась от слез и захлестнувшей ее обиды за дочь.

Когда родителям стало известно, что что Сашу на три месяца «закрыли» в СИЗО, Михеевы решили уберечь внуков от такого потрясения. И старшей внучке Саше, и двойняшкам Лизе и Сереже объяснили, что мама уехала за границу, где выполняет очень важную работу.

— Мы с бабушкой пока не можем сказать вам точно, когда ваша мама вернется, — говорил Сергей Анатольевич внукам, с тревогой поглядывая на жену, у которой в те дни слезы не просыхали.

— А почему бабушка плачет? — спросила Саша.

— Вы по маме скучаете? А ваша мама — моя дочь, и я по ней тоже скучаю, — попыталась успокоить своих любимцев Людмила Анатольевна.

И вот теперь, в письме, Лиза сообщала, что какая-то девочка написала ей записку: дескать, мама Лизы никуда не уехала. Она преступница и сидит в тюрьме, а Лиза обманщица и должна перед всем классом в этом признаться.

«Что случилось?» — спросила Наталья у Саши, видя ее явную тревогу. Саша коротко передала ей содержание письма.

— Можно я дочери отвечу? Мне просто необходимо ее поддержать.

Безусловно, передача записок через адвокатов была запрещена категорически. Но разве могла Наталья Григорьевна отказать в такой просьбе. Это те, которые лишили матерей права послать маленьким детям хоть пару слов поддержки, утешения, написать о своей любви, это они были бессердечны, нарушая самые элементарные человеческие законы.

— Конечно, пиши, — без колебаний согласилась адвокат.

Саша быстро написала записку, в которой были главные слова: «Доченька, я тебя очень люблю».

***

Известно, что дети — народ жестокий. Но ни Сашиным родителям, ни адвокатам, ни ей самой и в голову не могло прийти, что за всеми этими событиями стоял вовсе не ребенок, написавший записку. Здесь действовал враг — коварный, циничный и беспредельно жестокий.

Когда Прутков, просмотревший видеозапись в судебной камере не менее десяти раз, сам для себя вынужден был признать, что Лисина и Макарова действительно не знакомы, он рассвирепел. Представив, как будет ухмыляться «Канибалова», торжествуя его «прокол», подполковник чувствовал, что в нем закипает ненависть к этой самой Лисиной, которую он только на видеозаписи впервые и увидел. Если раньше подполковник просто точно выполнял указания своего шефа, то теперь воспринимал «дело Лисиной» как дело собственного престижа. А значит — «на войне как на войне».

Ненавистный ими Михей вообще