а/ 1196 сп, с ротой Т-60 и огнеметным взводом, обороняет своими подразделениями прежний рубеж обороны. Изменений в положении подразделений не произошло. В течении суток полк вел ружейно-пулеметный огонь по противнику, занятому укреплением своего рубежа обороны. Производятся занятия по подготовке специалистов, изучению мат. части оружия и тактической подготовке»[85].

Журнал боевых действий дивизии в изложении событий дня немного менее сух и лаконичен:

«Артиллерия дивизии: в течении суток вела огонь 4 б-рея 2/924 ап. по Кошкино, в результате сожжен один немецкий легкий танк. Остальные арт. подразделения производили контроль огней

Установлено: противник вел минометно-артиллерийский огонь из района Есемово /овраг 1 км. северней Есемово мин. батарея/. Противник за истекшие сутки построил проволочные заграждения от рощи «Огурец» до р. Волга и ход сообщения между Кошкино и Теплово»[86].

Как видим, ни о каком боевом соприкосновении советской и германской пехоты нет и речи, следовательно, перебежать в ходе боя Таврин никуда не мог по простой причине отсутствия такового. Поэтому приходится признать, что его переход к противнику либо действительно состоялся в разведпоиске, либо же будущий террорист перебежал линию фронта индивидуально, вне связи с разведкой. Последнее более вероятно, нежели первое, поскольку ни в одном из ставших доступными немецких документов автору не удалось найти ни одного упоминания о том, что пленный перешел на сторону немцев во время нахождения в разведке. Других вариантов просто не остается, и потому, строго говоря, следует считать обе эти возможности вероятными, но не доказанными.

Подводя промежуточный итог, следует помнить о том, что все необъяснимые аспекты перехода Таврина к немцам и странности учета, как и этапы его предыдущей биографии, хотя и были невероятны, но все же произошли в действительности. Поэтому искать объяснения несуразностям следует исключительно с позиции выяснения того, кто именно и почему распорядился или устроил дела подобным образом.

Совершенно ясно, что на обычную халатность списать все это невозможно, уж слишком нестандартным был набор событий, к тому же происходили они отнюдь не в одной точке. Следовательно, остаются две возможности: либо все это устроил лично Таврин, либо об этом позаботился кто-то другой. Думается, приведенные в этой и предыдущей главах аргументы убедительно свидетельствуют о том, что организация многих странностей находилась вне пределов досягаемости будущего террориста уже хотя бы по той причине, что ряд их произошел после его перехода к противнику. Однако выносить какое-либо суждение по данному вопросу желательно лишь после рассмотрения событий со всех сторон, то есть с учетом немецких документов. Для этого, к счастью, есть все возможности.

Допрос советского военнопленного в 1ц

Выяснение обстоятельств попадания Таврина к немцам и связанных с этим дальнейших событий начального периода его пребывания у противника немыслимо без изучения соответствующих документов. Долгое время считалось, что таковые не сохранились, однако данное убеждение исследователей, скорее всего, основывалось на банальном нежелании расширить границы поиска. Безусловно, отыскание соответствующих материалов требовало существенных затрат времени и средств, но не были совершены даже простейшие действия, в частности, не проанализирован типовой путь любого добровольно сдавшегося в плен командира Красной Армии. А его можно описать с почти стопроцентной достоверностью, поскольку в вермахте порядок обращения с пленными регламентировался точно и соблюдался неукоснительно. Для начала перебежчика в расположении пехотной роты тщательно обыскивали, отбирали у него оружие, документы и проводили предельно краткий допрос без фиксации на бумаге, а потом в сопровождении конвоира отправляли в штаб батальона. На данной стадии Таврин должен был дать показания о своем батальоне и сообщить о размещении противотанковых пушек, пулеметных гнезд, минных полей, других инженерных заграждений, о наличии средств усиления. Потом его полагалось обязательно допросить в расположении полка по тактическим вопросам. Тщательность и глубина допроса зависели от квалификации имевшихся в батальоне переводчиков, а весной и летом 1942 года это часто было проблемой. В июне 1942 года полковник (впоследствии генерал-лейтенант) Райнхард Гелен уже принял под свое начало 12-й отдел ОКХ «Иностранные армии Востока» (ФХО), но его широкомасштабную реорганизацию, в том числе реформу работы с пленными, провести еще не успел. В первый раз систематически и профессионально перебежчиков допрашивали в штабе дивизии, в рассматриваемый период времени самой низшей по уровню войсковой единицы вермахта, имевшей в штате кадрового обученного офицера-разведчика. Он возглавлял разведотдел (1ц) штаба. Если бы Таврин попал к немцам летом следующего года или позднее, на его допросах обязательно присутствовал бы офицер-пропагандист РОА, но в июне 1942 года таковых еще не было в природе.

Советские военнопленные в германском лагере, 1941 год

Невзирая на добровольную явку, старшего лейтенанта должны были допросить по общим для всех пленных правилам, после чего составленный по установленной форме отчет о полученных сведениях был бы направлен в штабы вышестоящего корпуса и армии. Рядовых пленных часто туда не везли, а ограничивались дивизионным уровнем, однако офицера корпусные разведчики обычно старались допросить лично.

Все перечисленное отражает лишь общие закономерности. Без проигнорированного предыдущими исследователями изучения немецких архивных документов, естественно, невозможно не только установить конкретные события, произошедшие после перехода Тавриным линии фронта, но и идентифицировать германское соединение, на участке которого состоялся побег. Около Ржева дислоцировались четыре дивизии вермахта (6-я, 26-я, 251-я и 256-я пехотные) и одна дивизия СС («Дас Райх»), входившие в состав ХХVII и VI армейских корпусов, подчиненных командованию 9-й полевой армии. Сводки отделов 1ц этих соединений, за исключением 251-й пд, хранятся в Военном архиве (Милитэрархив) Федерального архива ФРГ (Бундесархив) во Фрайбурге. Архив 1ц 251-й дивизии был захвачен американцами и ныне хранится в Национальной администрации архивов и документов (НАРА) в Колледж-Парке, Мэриленд, США. Объем интересующей нас документации достаточно велик: в Милитэрархиве имя Таврина упоминается на 77 листах, в НАРА — в нескольких документах суммарным объемом 18 листов. Все перечисленные материалы рассекречены и находятся в свободном доступе. Рассмотрим их содержание.

В ночь с 29 на 30 мая 1942 года около крохотной (5 дворов) бывшей владельческой усадьбы, впоследствии деревни Большое Нелюбино, Петр Иванович Таврин оказался в немецком плену. Как он сам показал на допросе в разведотделе 251-й дивизии вермахта, линию советских окопов он оставил позади себя в 23.00 29 мая (неизвестно, имелось ли в этом случае в виду московское или берлинское время, но вероятнее второе). Пока не удалось установить конкретные обстоятельства, при которых Таврин вышел к немецким постам, но можно уверенно сказать, что это было непросто. В описываемый период фронт стоял на месте, обе стороны располагали массой времени и возможностей для обеспечения высокой степени его непроницаемости, и разведчикам приходилось очень тяжело. Тем не менее, либо Таврин в одиночку смог перебраться к противнику, либо разведгруппа оказалась в германском тылу и некоторое время спустя вернулась уже без него. Как именно он исчез, точно неизвестно. Впрочем, это и не столь существенно. Намного важнее выяснить, что произошло с ним после этого, однако не менее важно также уяснить себе, что же происходило тогда на советско-германском фронте.