Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Может, того, чего давно нет?
Любви?
Я его не люблю.
Эта мысль пронзает меня жестоко и резко, и я физически ощущаю ее. Накатывает дрожь страха, сильная тошнота, головокружение и жар вместе с ознобом.
— Лиля?
Я отступаю.
Это все бессмысленно, если любви нет.
Да насрать мне на Аллу, на мертвого свекра и его ноутбук, если я не люблю Гордея.
— Лиля?
С нелюбовью Гордея я бы смирилась, а со своим пустым сердцем, с которым я жила последние годы, нет.
Меня покачивает, в глазах все расплывается и Гордей тащит меня к скамье у тротуара под фонарем.
— Лиля, — вглядывается в мои глаза через несколько секунд, а потом громким окриком обращается к охраннику у машины. — Воды принеси! В темпе!
— Я тебя… — шепчу я, — я тебя… я тебя…
Губы дрожат, слова глотаю. Реальность смазывается пеленой слез. Это признание будет подобно маленькой смерти, после которой придется долго воскрешать. И воскресну ли я?
— Что, Лиля? Я не могу расслышать.
— Не люблю, — я срываюсь в вой и прячу лицо в ладонях. — Я тебя не люблю… — слезы и всхлипы просто потоком вырываются. — Я тебя разлюбила.
Это так страшно и больно кого-то разлюбить. И потерять ниточку, которая раньше друг к другу притянула.
— Что за пиздец, — глухо говорит Гордей в замешательстве.
Глава 41. Какая же фигня
— Босс, а что происходит?
Меня так трясет, что я не могу попасть горлышком бутылки в губы. Проливаю воду, опять всхлипы и шёпот:
— Я не люблю тебя…
— Ну, ты же слышишь, — вздыхает Гордей, — мне тут в нелюбви признаются. Да так признаются, как не признавались в любви.
Поправляет на моих плечах пиджак, который начал сползать.
— Не трогай меня! — огрызаюсь на него.
Гордей медленно моргает, у медленно убирает руку с моего плеча. Судорожно дышу, трясусь.
— Выпей водички, — говорит он.
— Я не люблю тебя!
— Да слышал я уже, — скрещивает руки на груди. — Ты разлюбила и не знаешь, как теперь с этим жить. И, Вась, — обращается к охраннику, — уши не грей.
— Извиняюсь, — тот печально вздыхает и уходит.
— А что ты такой спокойный?! — возмущенно повышаю голос.
— А чего ты от меня ждешь?
— Твоя жена тебя не любит!
— Да я подозревал, — пожимает плечами. — Не любишь, хорошо, а ревешь-то ты так почему?
— Почему?! — охаю я. — Да ничего хуже нет для женщины разлюбить своего мужа! Вот и реву! Я жила в иллюзии! Я жила и не любила!
— Сейчас же ты все поняла, — Гордей не отводит взгляда и немного щурится. — Ты освобождена от иллюзии.
Опять всхлипываю.
Хочу прикопаться к Гордею с претензиями, какого черта ему все равно, что я его не люблю, но если это так, то он больше не должен злить меня или раздражать.
Смотрим друг на друга.
Я тут, значит, поняла страшную правду о себе, а в глазах Гордея только усталость, но нет возмущения или удивления.
— А с Верой ты меня, что ли, разыграл? — я цепляюсь к старой доброй мымре с большими сиськами.
— Прийти на поминки и устроить цирк — это ее решение, — пожимает с хрустом разминает шею. — Но это ничего не меняет. Розыгрыш, не розыгрыш, но меня все равно не было с тобой эти два месяца. Не хотел возвращаться домой, видеть тебя, находится рядом.
— А я не хотела, чтобы ты возвращался.
— Но дежурные поцелуйчики в щеку я получал.
— Потому что так принято встречать мужа, — усмехаюсь я, — и было очень важно, чтобы это видели дети.
Я делаю глоток воды и смотрю на клумбу с петуньями:
— А раньше ты меня хватал, зажимал в углу и говорил на ухо, что сожрешь меня.
— Было дело, да, — отстраненно отзывает Гордей.
— Я визжала и смеялась.
Сминаю бутылку в пальцах, пластик щелкает, вода вытекает из горлышка.
— Как же так вышло?
Гордей забирает бутылку и крышечку. Я поднимаю взгляд.
— Ты тогда не был для меня неудачником.
Молча прикладывает горлышко к губам и немного запрокидывает голову.
Мужчины ненавидят женщин лишь за их неуважение, и его же они не прощают.
И будет бессмысленно теперь говорить Гордею, что, сидя сейчас на скамье перед ним, я тоже не чувствую того мерзкого снисходительного раздражения, которое было со мной в последнее время.
— О, кажется, это Алла, — Гордей вытирает губы, прищурившись куда-то вдаль. — Да, это она.
Разлюбить мужчину, от которого в юности подкашивались коленки.
— Так, она меня увидела, — вещает Гордей.
А я смотрю на него. Пофиг мне на Аллу. Я не Аллу разлюбила, а мужа своего, от которого родила детей.
Веники пышные, может, и не дарил, но… мог притащить горсть каштанов или странные шоколадные конфеты из маленькой кондитерской.
Реально странные конфеты были с внезапными начинками. И я помню, как мы дегустировали их поздним вечером на кухне под тусклым светом настольной лампы. Каждую надкусали и в итоге вместе, не сговариваясь, пришли к выводу:
— Какая же фигня.
А потом смеялись.
После конфет он тащил и другие загадочные сюрпризы. Например, упаковку с кусочками вяленого кабана. И я с большим удовольствием кабана-то этого грызла за чтением книжки.
— Алла, похоже, понимает, что мы тут не просто так… медленно разворачивается… — хмурится.
А Гордей не делал из этих сюрпризов грандиозных подношений, а мне хотелось показухи.
— И она принимает неверное решение бежать, — хмыкает Гордея и срывается с места. — Сиди и никуда не уходи.
Через несколько секунд мимо пробегает и охранник Василий.
Не видать мне больше каштанов и вяленого кабана. И невкусных конфет тоже.
— Помогите! — долетает обрывки истеричного голоса Аллы, и я встаю.
Разворачиваюсь и шагаю к цветочному, к которому охранник Василий тащит красную и испуганную Аллу.
Гордей точным броском попадает пустой бутылкой в урну, останавливается и дожидается меня.
— Тебе все-таки стало любопытно?
— Я думаю, что я должна избавиться еще от одной иллюзии, — вздыхаю я. — Я Аллу считала хорошей и верной подругой, — усмехаюсь, — а она ведь тебе не нравилась.
— Подруги жен редко нравятся
