— Выяснилось, что она ехала на маленькой скорости. Она могла свернуть или затормозить, но она как будто умышленно наехала на человека.

— Угу, то есть преднамеренное убийство вешаете?…

— Что значит «вешаете»! Что значит «вешаете»? — распалился судья. — Это экспертиза…

— Отлично. Что еще?

— Еще она была в нетрезвом состоянии…

— Угу, отягчающие обстоятельства, значит. С ума сойти, сколько всякой ахинеи!

— В чем дело? — разгневался судья.

— Я только не понимаю, почему, если вы мне сами все это рассказали, вы отказываетесь показать документ. Может быть, его и нет вовсе?

— Да как вы?… Его нет у меня на руках! И вообще, материалы у следователя. Вот к нему и обращайтесь. Вам сказали через три дня, значит, через три дня.

— Я понял…

— Все! И никаких изменений мер пресечения!.. Вы свободны!

— Вы тоже! — злобно ответил Гордеев и, выходя, громко хлопнул дверью.

«Все с тобой ясно, тварь! — думал Гордеев. — Тоже всеми ниточками повязан с этой бандой. И какую чушь-то гнал! Боже ты мой! А еще судья! Таких судей гнать надо… Нет, таких надо сажать!»

— Я тебе говорил — дохлый номер! — сказал Гордееву Кравцов, когда они опять вместе сидели у него дома.

— Сергей, понимаешь, это дохлый, как ты говоришь, номер не потому, что судья — гад и падаль. Вот просто захотелось ему! А потому что они все связаны между собой. Как и дела эти… Ну понимаешь, девочку хотят повесить на Зайцева, а ее отца — на Лиду. И все нормально! И никаких концов! Черт! Теперь я точно знаю, что Зайцев никого не убивал! Найти бы главного всей этой шайки!

— А почему именно на Лиду?

— Не знаю… Может, просто под руку попалась, а может, есть какой-то план.

— Какой?

— Ну, например, опорочить тебя. Или меня…

— Хм… Я, конечно, помогу всем, чем смогу. А Лиду я вытащу, каких бы трудов мне это не стоило! Но объективно, если эта шайка состоит из всех этих шишек, из верхушки, то… — он отрицательно покачал головой. — Ничего, наверно, не получится.

— Но должна же быть какая-то справедливость на свете!

— По сути, конечно, должна. Только вот что-то не видна она совсем последнее время. Слушай, а чего ты мне по телефону насчет какой-то дверцы толкал?

— А! Это любимая фраза Зайцева. Вот если для нас с тобой, Сережа, эта дверца откроется, мы справимся.

— Ну и какие идеи?

— Ты понимаешь, идея основная и самая главная — найти свидетеля… Того, что был у Маковского. А он непременно был. Уж слишком явно говорило об этом поведение отца Сони. Эти странные встречи с кем-то, подозрительное затишье его праведного гнева. Да и убрали его, возможно, из-за этого свидетеля. Вот так! Он их всех хотел на чистую воду вывести, понимаешь?

— Понимаю, Юра! Вот как только отыскать того свидетеля?

— А вот это и есть главный вопрос! Надо отыскать, Сергей, надо!

Все было взаимосвязано, Гордеев понимал это. Одно цеплялось за другое, как в сказке про волшебного гуся. Юрию казалось, что дело Зайцева — это и есть та самая жирная птица, к которой приклеилось все остальное.

«Нужно немедленно со Спириным поговорить. Он может пролить свет на всю эту подозрительную цепь событий», — думал Гордеев, подходя к зданию андреевской прокуратуры.

— Он не может вас пока принять, — неприветливо произнесла спиринская секретарша. — Ждите.

— Мне некогда ждать, — ответил Юрий и решительно взялся за ручку двери.

Спирин завтракал. Он с аппетитом поглощал огромный бутерброд, густо намазанный маслом и обложенный со всех сторон сыром, как горчичниками.

— Добрый день. Приятного аппетита, — сказал Гордеев и уселся напротив.

— Что такое? Я же сказал не пускать! — завелся следователь.

— Я говорила! Он сам прошел, — оправдывалась секретарша, стоящая в дверях.

— Ладно. Исчезни.

Секретарша быстро выбежала из кабинета и плотно прикрыла дверь.

— Зачем пришли? — Спирин уставился на Гордеева.

— Отчего так нелюбезно? Где привычное русское гостеприимство? — съехидничал Юрий.

— А вы ко мне на блины пожаловали? Или, может, перейдем поближе к делу? — не остался в долгу следователь.

— Конечно, перейдем. Мне нужно еще раз посетить в тюрьме арестованного Зайцева.

— Вот как?! С каких это пор вам требуются разрешения для посещения кого-либо в тюрьме? Вы, по-моему, и без этого отлично справляетесь.

— Что вы имеете в виду? — сделал непонимающий вид Гордеев.

— Я имею в виду то, что мне известно, как вы со своим приятелем Кравцовым встречались с Ермолаевой. Я уж не знаю, каким образом вам это удалось, хотя могу подозревать. Конечно, я не могу воспрепятствовать вашему посещению зайцева. В качестве адвоката, разумеется. Но в качестве заключенного вы можете очутиться в тюрьме гораздо раньше. Еще одна подобная выходка, и вы встретитесь и с Ермолаевой, и с Зайцевым, только уже будете их соседом. Я понятно говорю? — Спирин с ненавистью смотрел на Юрия.

— Так-так-так, — протянул Гордеев. — Вы, кажется, мне угрожаете?

— Ни боже мой! Предупреждаю. Дружеский совет, так сказать.

— Ой, спасибо за заботу. Прям отец родной, — фальшиво заулыбался Юрий. Но тут же сменил тон на серьезный и спросил:

— Значит, и разрешение на посещение обвиняемого адвокатом тоже дать отказываетесь?

— Вот именно! — Спирин высокомерно улыбался.

— Хорошо. Я, надеюсь, не очень вас разорю, если с вашего телефона позвоню в Москву?

— Не очень. Для дорогого столичного гостя я готов пожертвовать всем. А кому это вы собрались звонить?

— Я? — Гордеев выдержал паузу. — Я сейчас позвоню Меркулову Константину Дмитриевичу. Это, если вы запамятовали, заместитель Генерального прокурора России. И расскажу ему, что в городе Андреевске нарушаются всякие юридические нормы и государственные законы. И даже приведу пример, как адвоката не пускают к своему клиенту. Сделайте одолжение, подвиньте телефон поближе, а то я со своего места до него не дотянусь.

Юрий закончил говорить и выжидающе смотрел на Спирина. На лице того явно отображалась борьба различных чувств, происходящая в его душе. Наконец он рывком отодвинул ящик стола, достал из него какой-то бланк, быстро и нервно что-то написал и почти швырнул Гордееву. Тот аккуратно взял бумагу со сверкающей полированной поверхности стола и прочел:

— «Посещение разрешить». Вот спасибо. Как приятно с вами работать.

С этими словами Юрий вышел из кабинета, оставив следователя в бессильной злобе.