Тут к их столику с подносом подошел Франко делла Роббиа, пожилой бородатый физик.

— Не возражаете, если я к вам присоединюсь?

— Привет, Франко. Никаких возражений, — ответил Ллойд.

Тео подвинул свой стул вправо. Франко сел.

— Знаешь, а насчет Минковского ты ошибаешься, — сказал делла Роббиа Ллойду. — Видения не могут относиться к реальному будущему.

— А почему нет? — поинтересовался Ллойд, подцепив вилкой салат.

— Вот посмотри. Давай отталкиваться от твоего предположения. Через двадцать один год у меня будет связь между мной, будущим, и мной, прошлым, то есть я, прошлый, буду точно видеть, чем занимаюсь я, будущий. Однако я, будущий, могу не сразу по внешним признакам понять, что связь с прошлым образовалась. Правда, это не имеет значения, так как я буду с точностью до секунды представлять, когда эта связь начнется и когда закончится. Не знаю, что было в вашем видении, а в своем я оказался, наверное, в Сорренто. Сидел на балконе и любовался Неаполитанским заливом. Очень красиво, очень приятно, но это вовсе не то, чем я стал бы заниматься двадцать третьего октября две тысячи тридцатого года, если бы знал, что пребываю в контакте с собой, прошлым. Уж я скорее оказался бы где-нибудь в таком месте, где ничто не отвлекало бы внимания у меня, прошлого. Ну, скажем, в пустой комнате или хотя бы там, где можно было бы смотреть на пустую стену. И в тот день, ровно в девятнадцать часов двадцать одну минуту по Гринвичскому времени, я начал бы громко произносить сведения о тех фактах, которые, по моему мнению, крайне важно знать мне, прошлому. Ну, например: «Одиннадцатого марта две тысячи двенадцатого года осторожнее переходи виа Коломбо. Можешь оступиться и сломать ногу». Или: «В твоем времени акции концерна „Бертельсманн“ продаются по цене сорок два евро за штуку, а к две тысячи тридцатому году одна акция будет стоить шестьсот девяносто евро, поэтому купи сейчас побольше этих акций — обеспечишь себе безбедную старость». Или, допустим: «Вот победители Кубка мира за каждый год между твоим и моим временем». В общем, в таком духе. Я все это записал бы на бумаге и читал бы с листа, стараясь наговорить как можно больше информации в окошко, которое будет открыто только одну минуту и сорок три секунды. — Немного помолчав, итальянский физик добавил: — А поскольку никто не сообщил, что занимался в своем видении чем-то подобным, это означает одно: то, что мы видели, не может быть реальным будущим для той временной оси, на которой мы сейчас находимся.

— Возможно, некоторые люди этим и занимались, — нахмурился Ллойд. — На самом деле широкой общественности пока известно о содержании только крошечного процента миллиардов видений. Если я собирался бы дать себе подсказку насчет акций и при этом не знал бы, что будущее изменить невозможно, первое, что я сказал бы себе, прошлому, было бы: «Ни с кем не делись этой информацией». Вероятно, те, кто поступил именно так, как предполагаете вы, просто помалкивают об этом.

— Если бы видения были только у нескольких десятков людей, — возразил Франко, — это было бы вполне возможно. Но когда речь идет о миллиардах? Кто-нибудь непременно проболтался бы. На самом деле я твердо верю, что почти все попытались бы пообщаться с собой, прошлыми.

Ллойд посмотрел на Тео и перевел взгляд на итальянца.

— Они не стали бы этого делать, если бы понимали всю бесполезность этого. Если бы знали: ничто из сказанного ими никак не изменит того, что уже высечено на камне.

— Или, может быть, все просто забыли? — предположил Тео. — Может быть, между нашим временем и две тысячи тридцатым годом память о видениях сотрется. Ведь мы забываем наши сны. Сон еще помнится в первые мгновения после пробуждения, но через пару часов полностью забывается. Может быть, за двадцать один год забудутся и видения.

— Даже если бы все обстояло именно так — а нет никаких причин в это верить, — то все средства массовой информации, сообщающие о видениях, просуществовали бы до две тысячи тридцатого года, — решительно покачал головой делла Роббиа. — Все выпуски новостей, все статьи в газетах, все, что люди написали о себе в дневниках, в письмах друзьям. Психология — не моя область, и я не стану спорить о ненадежности памяти. Но люди будут знать, что произойдет двадцать третьего октября две тысячи тридцатого года, и многие предприняли бы попытки пообщаться с прошлым.

— Минутку! — вмешался Тео, взволнованно подняв брови. — Минуточку!

Ллойд и Франко удивленно на него посмотрели.

— Разве вы не видите? Это же закон Нивена!

— Кто такой Нивен? — поинтересовался делла Роббиа.

— Американский писатель-фантаст. Он говорил о том, что в любой Вселенной, где возможны путешествия во времени, машина времени никогда не будет изобретена. Он даже написал небольшой рассказ, чтобы проиллюстрировать эту мысль. Ученый строит машину времени и, закончив ее создание, смотрит на небо и видит, что Солнце превращается в сверхновую звезду: Вселенная собирается с ним покончить, ей вовсе не нужны те парадоксы, которые кроются в путешествиях во времени.

— Ну и? — спросил Ллойд.

— Ну и это значит, что общение с собой, прошлым, — это форма путешествий во времени. Отправка информации по временной оси назад. И Вселенная могла заблокировать действия людей, попытавшихся это сделать. Заблокировать не чем-то настолько грандиозным, как взрыв нашего Солнца, а просто помешать этому самому общению с прошлым. — Тео перевел взгляд с Ллойда на Франко. — Не понимаете? Вот, видимо, чем я пытался заниматься в две тысячи тридцатом году: пытался пообщаться с собой, прошлым, и это привело к тому, что у меня попросту не было никакого видения.

Ллойд постарался говорить как можно более мягко:

— Тео, но, судя по видениям других людей, тебя действительно не будет в живых в две тысячи тридцатом году.

Тео собрался было возразить, но передумал.

— Ты прав, — произнес он немного погодя. — Ты прав. Прошу прощения.

Ллойд кивнул. До этого момента он и не представлял, насколько тяжело на сердце у Тео. Ллойд перевел взгляд на итальянского физика:

— Ну хорошо, Франко. Если видения не относились к нашему будущему, к какому же будущему они тогда, по-твоему, относились?

— Они относились к альтернативной временной оси, конечно. Это абсолютно логично, учитывая ТММ — теорию множественности миров, если пользоваться понятиями квантовой физики. Так вот, эта теория утверждает, что любое событие может совершиться не только так и не только иначе, а обоими путями, и каждое из этих событий случится в разных Вселенных. А если точнее, видения рисуют Вселенную, отделившуюся от нашей Вселенной в момент эксперимента на БАК. Они показывают будущее в той Вселенной, где смещения во времени не произошло.

— Не может быть, чтобы ты до сих верил в ТММ, — покачал головой Ллойд. — Ее развенчала другая теория. Транзакционной интерпретации.[32]