Картер обратился к Хомейни: дайте шанс правительству Бахтияра. Хомейни ответил едко: разве это дело американского президента давать советы другим государствам?

Хомейни объявил о скором возвращении в Иран, вновь повторяет: правительство Бахтияра незаконное. Он, видимо, правильно со своих позиций оценивает обстановку в стране. До сих пор он был знаменем оппозиции режиму, но вдалеке от страны; первая цель достигнута – шах покинул страну, в движении намечается заминка, знамя в решающий момент должно быть на поле боя. Это тем более логично, поскольку среди духовенства внутри страны единства в целях нет. Аятолла Шариат-Мадари – старший среди всех духовных деятелей в Иране – показывает признаки уступчивости. Он согласился с назначением Бахтияра главой правительства, теперь заявляет, что хотя он согласен с принципами Хомейни, но не с его методами. Нельзя заводить движение в тупик, вещает он, уже достигнуто многое: шах покинул страну, правительство либеральное…

Дальнейшие события развертываются вокруг ожидаемого приезда Хомейни. Бахтияр явно боится его приезда, видимо, чувствует, что этого испытания его правительство с планами сохранения монархии не выдержит. Он пытается маневрировать: то заявляет о готовности вести переговоры с Хомейни, то угрожает армией.

В стране правительство не управляет делами. Банды в маленьких городах и деревнях терроризируют население. Иногда офицеры захватывают власть на местах, бесчинствуют. В ответ создаются отряды самообороны, в их первых рядах «моджахеды» и «федаи».

В газетах появились сообщения о демонстрациях рабочих, но не с религиозными лозунгами. Хотя страна парализована забастовками, участились случаи, когда рабочие предприятий берут управление в свои руки, забастовочные комитеты превращаются в комитеты по управлению делами предприятий. В Кермане, где расположены угольные шахты, на которых работали и советские специалисты, иранский инженерно-технический и управленческий аппарат первоначально пытался сорвать забастовку шахтеров. Затем, когда рабочие поняли, что от добычи угля зависит работа Исфаханского металлургического комбината, где занято несколько десятков тысяч рабочих, они сами решили вернуться в шахты; инженеры пытались помешать их выходу на работу – «забастовали». Стачечный комитет уволил всех иранских инженеров и служащих, обратился к советским специалистам взять на себя руководство шахтами. Для наших людей сложилось деликатное положение, ведь их функции чисто консультативные. Стачечному комитету было сказано, что советские специалисты будут продолжать работу и помогать тем лицам, которых стачечный комитет назначит руководителями соответствующих участков. Выход был найден.

В Национальной газовой компании было создано 5 забастовочных комитетов – по числу объектов. Старое правление сбежало за границу, часть инженерно-технических работников саботировала работу. Решения стали приниматься после обсуждения всеми пятью комитетами и скрепляться пятью подписями.

В городах и деревнях начали стихийно создаваться «исламские советы», именно «советы», с использованием того слова «щурайе», которое применяется в Иране к Советскому Союзу. Они организовывали охрану порядка от контрреволюционных банд, занимались оказанием помощи семьям погибших в стычках с войсками и полицией, распределением ставшего дефицитным топлива, некоторых продуктов питания, даже уборкой мусора.

Революционизирующее влияние шло вширь и в глубь масс, оно явно перерастало уготованные им рамки. Прошахские силы, в первую очередь армия, правительство, чиновничество, все еще крепки. Но первый успех в революционном движении был достигнут.

Генерал Карабаги заявил: армия целиком на стороне правительства, она будет наводить и обеспечивать порядок. Тон выступлений Бахтияра стал еще более угрожающим. Но… Хотя на стороне правительства армия, на этом власть правительства и кончается. Вся гражданская администрация и предприятия подчиняются только приказам Хомейни, его «Исламскому революционному совету» (ИРС), состав которого все еще держится в тайне. В стране фактически устанавливается двоевластие.

Газеты предлагают Хомейни и Бахтияру не противостоять друг другу, мирно договориться об одном – о проведении референдума относительно будущего государственного устройства страны, тогда будет и возможен мирный переходный период.

Хомейни решительно возражает: разговаривать с «незаконным правительством» он не будет, он возвращается в страну 26 января, власть принадлежит назначенному им «Исламскому революционному совету».

Бахтияр взбешен. 23 января устраивается для иностранных корреспондентов парад шахской гвардии. Падает мокрый снег, темное небо. Разбрызгивая лужи, выпятив грудь, топают гвардейцы в боевой форме, через шаг выкрик: «джавид шах!» («да здравствует шах!»). На поле в грязи они демонстрируют приемы рукопашной борьбы. Офицеры на вопросы корреспондентов отвечают однозначно: «Мы за шаха и не допустим его смещения». Это открытый вызов оппозиции, демонстрация силы, чтобы устрашить народ и создать впечатление за границей.

25 января по приказу правительства внезапно закрыты все аэропорты страны – попытка сорвать приезд Хомейни. Бахтияр просит Хомейни «подождать». Хомейни отвечает: все равно прибуду!

Проводится демонстрация «в защиту конституции». Это попытка сбить с толку неискушенных. Ведь конституция предусматривает монархию. Ни в какое сравнение не могут идти несколько десятков тысяч хорошо одетых, явно из состоятельных слоев людей по сравнению с миллионными шествиями простого народа, выступающего с противоположными лозунгами.

Над городом висят военные и полицейские вертолеты. Бахтияр выступает с балкона: я всего добился, шах уехал, я убежденный сторонник демократии, не надо бунтовать. И – резкие нападки на «коммунистов», Советский Союз.

Однако цементирует движение Хомейни, его непреклонный и однозначный лозунг «долой шаха!». А сейчас, когда шаха в стране нет, к чему идти? Идеи Хомейни пока не совсем ясны… Что значит «исламская республика»? Он не раскрывает полностью содержание этого лозунга, который все чаще появляется после лозунгов «долой Бахтияра!» и «долой шаха!». Отъезд шаха – это еще не все.

Итак, аэропорты закрыты, Хомейни не сможет прибыть в назначенный им срок. На улицах вновь выстрелы. Холодно. Горючего для отопления почти нет. У лавок длиннющие очереди за керосином. Люди занимают очередь с утра, надеясь получить канистру к вечеру. Чтобы не терять время, сметливые иранцы придумали выстраивать канистры в очередь, через ручки которых пропущена длинная веревка. Так и стоят канистры в очереди по всему городу. У бензоколонок либо пусто, либо на 5–6 км хвосты автомашин. Издевкой над народом в это время звучит сообщение о срочной поставке Соединенными Штатами крупной партии газойля и бензина для иранской армии, которая должна быть в состоянии подавлять народное движение.

Бахтияр пытается перейти в наступление. Объявлено: отныне запрещается проводить какие-либо собрания, митинги и демонстрации без разрешения военного коменданта.

Ответная реакция решительная: несмотря на категорический запрет 25 января, в день ожидавшегося прибытия Хомейни, проходят митинги и демонстрации. Центром революционного движения становится Тегеранский университет. Войска жестоко расправляются с «нарушителями», много убитых и раненых. Трупы на тротуарах, у домов, в переулках. К вечеру на месте расстрела кровавые лужи заботливо уложены свежими цветами. На стенах домов, витринах магазинов, будках – новые гневные надписи. Все чаще стрельба уже идет с двух сторон. По городу с воем проносятся машины «скорой помощи».