Джип проехал через центр мимо железнодорожного вокзала и дальше в район Кайсаниеми, через Длинный мост и площадь Хаканиеми, где в одном из зданий работал его сын. Они выехали на набережную Сёрняйнен, показали левый поворотник, завернули на заправку и припарковались.

Эмиль оставил машину на другой стороне парковки и пошел за ними в кафе. Взял чашку черного кофе, плюшку с сыром и сел через стол от них. Мужчины завтракали. Булка чернобородого брызнула кетчупом ему на куртку. Салфетка – скорее пластик, чем бумага – только размазала сильнее. Эмиль смотрел на улицу.

Снегопад начался после семи. Он как раз сидел у себя на кухне, когда увидел первые снежинки. Такие моменты всякий раз удивительны: вдруг с неба начинает падать что-то, и скоро мир вокруг становится совсем белым.

Оба молчали. Косола сидел спиной, но Эмиль ощущал в его облике и каждом его движении, что с таким иметь дело – себе дороже. В прямом смысле слова. Чернобородый как-то ничем не выделялся, он задохнется от своей булки или ушибется насмерть еще до того, как предпримешь что-либо.

Плюшка была свежей и сыр как тянучка. Эмиль подумал: пускай это будет ему в качестве компенсации за то, что приходится наблюдать.

В бороде у второго повисла корка размером с березовый листок. Они обменялись невнятными фразами, затем обернулись, чтобы посмотреть, как на парковку заехал белоснежный БМВ, заглушил мотор и фары. Изнутри вывалился одетый в костюм и легкие ботинки мужчина, прошел в кафе и, увидев парочку, уселся с ними за один столик.

Эмиль различал лишь случайные, ничего не значащие слова. «Ну и ладно, – подумал он. – Если начальник службы безопасности Суомалахти пьет кофе в тысяче километров от своего места работы, на то есть причины. И встреча эта тоже не случайна».

Он пил кофе и смотрел, как по набережной медленно текут машины. Ах, сколько же времени он потратил вот именно на это: следя и наблюдая за повадками людей, пытаясь подойти к ним ближе, чем то позволено.

Сейчас для него это не рутина. Эмиль думал о том, что один из них, скорей всего, этот чернобородый говнюк, пнул его сына в лицо; что они следили за его сыном, желая то ли запугать, то ли сделать чего похуже. У него даже закипело внутри. И, как он однажды запомнил раз и навсегда, лучший способ дать толчок эмоциям – это пытаться сдержать их. Так что, он просто всегда отпускал ситуацию и ждал, когда все разрешится. Вот и сейчас.

Они доели. Косола достал телефон, что-то прочитал в нем. Чернобородый сломал зубочистку и крякнул. Теперь Эмиль знал о них все.

Первым встал Косола. Когда он был уже в дверях, его дружок сообразил, что пора уходить. По широкой спине начальника службы безопасности Эмиль видел, какого он мнения о своем напарнике, но он должен был таскать его за собой – и это было не понятно.

Джип выехал с парковки, подняв за собой свежий снег, и направился на восток.

19

Вагон метро выкатился на поверхность, пересек мост Кулосаари, а когда скалы раздвинулись, то создалось ощущение, будто мы двигаемся в снежное небытие. Затем слева показался силуэт города, справа высотки Пихлаянмяки, полоска новых домов на Арабианранта, роскошные дома старой части, а внизу море – по обе стороны. Теперь оставалось только молиться: под ударами ветра грохотали двери вагона, поезд вслепую рвался вперед.

Телефон издал сигнал о пришедшем сообщении на почту. Биолог Теро Маннинен. Прочитал сообщение и ощутил еще большую неловкость. Когда я без пяти четыре наконец-то пошел спать, то был уверен, что утро вечера мудренее и поутру в голове прояснится. Прояснилось – правда, но я не хотел себе в этом признаться. А то, что было написано в сообщении Маннинена, говорило само за себя: он был готов действовать.

На площади Хаканиеми снег вытворял с пешеходами то же самое, что только что с поездом. Он выстроил для меня тоннель, в котором я двигался по рельсам, слепо веря в то, что дойду до конечной станции. Добрался до уличной двери в редакцию и поднялся на третий этаж. Сбил снег с куртки на камень лестницы, развязал шарф, но только чтобы убедиться, что не он единственный является причиной моего тяжкого состояния.

Хутрила был у себя. Он поднял глаза и увидел, что у меня с собой нет бумаг Лехтинена. Его взгляд потемнел. Хутрила отвернулся обратно к компьютеру. Я отнес куртку к себе и поднял коробку с частью документов на стол.

Если кто-нибудь спросит у меня, откуда берутся потрясения, думаю, что сумею ответить так: они берутся из мельчайших будничных вещей, пускай, к примеру, из того, что знакомая картонная коробка смещается в сторону на метр. Я не сходил за кофе, а направился прямо к Хутрила. Вдалеке колыхнулись золотые локоны Таньи Корхонен.

– Поди, передумал? – спросил Хутрила, не отрывая глаз от экрана. Я закрыл дверь:

– У меня новая информация.

– Разве это не часть работы, если так можно выразиться, – собирать новую информацию?

Я сделал вид, что не услышал.

– Ты ведь еще ни с кем не обсуждал этого?

Хутрила перенес пальцы с клавиатуры на край стола и откинулся в кресле. Я успел подумать, что стою перед ним в полный рост.

– Дома сменилась погода?

«Нет», – мысленно произнес я, но только покачал головой. Его лицо оставалось ничего не выражающим.

– Я ни с кем еще не разговаривал, – продолжил Хутрила. – Мне еще вчера показалось, что ты сам не слишком-то уверен в своем решении. (Я молчал.) Понимаешь ведь, что происходит?

Да. Надеюсь. К сожалению.

– Предлагаю соглашение, – сказал он. – Ты проводишь тотальное журналистское расследование всей этой истории с рудником. Выуживаешь все и не оставляешь ни одного камня не перевернутым. И это не просто игра слов.

– По рукам.

– Приступаешь прямо сейчас. В понедельник, когда ты будешь стоять вот здесь на этом же самом месте, у тебя будет статья на разворот. Если она не будет готова, то она будет на подходе, в том числе и по моему мнению. Ну а если нет, то можешь даже не просить о переводе: твоя новая рабочая неделя начнется с вычитывания объявлений о смерти и о свадьбах, и за этим занятием ты и проведешь время до самой своей пенсии. Далее: ты возмещаешь все свои дорожные и прочие расходы, а уж я потом сам решу, как мы тебе их компенсируем и компенсируем ли вообще. Все зависит от конечного результаты. Кроме того, ты обязуешься, что в течение следующих тысячи лет не попросишь у меня вообще ничего. Мы поняли друг друга?

Понял ли я сам себя? Оставил без ответа и просто позвонил биологу Маннинену. Тот сказал, что готов выехать в течение пары часов, необходимых ему на подготовку основного инструментария. Мы уже заканчивали разговор, когда он спросил, не знаю ли я кого-нибудь, кто ориентируется на местности, а то у него было предложение: Маарит Лехтинен.

20

Эмиль прижал трубку к уху и осмотрелся. С утра в книжном было совсем тихо, но никогда нельзя быть полностью уверенным.