вещах. Олег рассказал о своем детстве, родителях и их жизни. Смешные истории, связанные с этой квартирой.

В какой-то момент мы замолчали и уснули. Я развернулась к нему лицом и упиралась лицом в шею, зажатая в его крепкой хватке.

Нас разбудил плач Гордея, который доносился издалека и я, пошевелившись не сразу поняла, что именно меня сдерживает.

– Олег, – шепнула, не желая его будить, но мне пришлось. – Сын плачет, мне нужно к нему подойти.

– Хорошо, – он еще сильней меня сжал все еще, пребывая во сне.

Я рассмеялась негромко.

– Отпустишь?

– Ни за что, – и в подтверждение зарылся в мои волосы лицом, прижав ногой мои ноги.

– Ну Олег, Гордей не успокоится, видимо, кушать хочет.

– А? – открыл глаза и посмотрел странно, словно не верил, что я перед ним. – Мы уснули? – поцеловал быстро в губы.

– Да. Если ты хочешь остаться, то…

– Нет, девочка моя, – снова чмокнул меня. – Нет. Не сейчас. Занимайся сыном, а я умоюсь и поеду домой.

Я немного расстроилась, но знала, что так будет правильно.

– Тогда иди в ванную, а я сейчас вернусь.

Сделала быстро смесь, переодела малыша и вышла с ним на руках кормя.

Олег улыбнулся, увидев нас обоих. Не удержавшись, подошел к нам и посмотрел на Гордея.

– Привет, боец. Я тебе подарок принес, завтра поиграешь.

Он с соской во рту повернулся немного к нему, не сводя глаз, продолжил трапезничать.

Они не отрывали глаз друг от друга, пока сын не уснул, выпив свою порцию еды.

– Удивительно, я думала, что он начнет играться, увидев тебя.

– У нас с ним свое взаимопонимание, – подмигнул и притянул к себе.

– Поедешь уже?

– Ага. Увидимся?

– Буду рада. Приезжай в любое время.

– Не стоит мне столько позволять, я могу решить, что ты всерьез.

– Я всерьез. Мне нравится… быть рядом с тобой, – не знаю, что мной руководило, когда я произносила эти слова. Но я только потом поняла их смысл.

– Поверь, я ощущаю то же самое.

Мы на прощание еще долго целовались, а затем он уехал, снова забирая мой покой.

В понедельник я отправилась с сыном в торговый центр. Не знаю каким образом я выбирала себе обувь. Но почему-то снова ее дома примерив она стала неожиданно неудобной, и я поехала ее менять.

Справившись быстро, я уже направлялась к выходу. Но внезапно столкнулась с мамой, которая, смерив меня взглядом сразу же подошла.

– Привет, – поздоровалась, продолжая на нее смотреть.

Мы впервые так долго не виделись, не разговаривали. В душе у меня ощущалась тоска. Она моя мать и это не изменить. Пусть сейчас у меня и был иной приоритет. Сын. Она тоже была моей семьей.

– Ну привет, дочь, – она даже не посмотрела на коляску. Словно той и не было. Намеренно показывая свое прежнее отношение. – Припеваючи живешь?

– Почему? В торговые центры ходят только богачи, по-твоему?

– Не знаю. Ты скажи. У тебя же теперь появился мужик, который тебя содержит, – стала осматривать меня, будто на мне была тонна золота и бриллиантов. Хотя, по сути, каждая вещичка была той, что я носила и месяц назад.

– Я, как и прежде все делаю сама. Появление мужчины в моей жизни ничего не меняет, – грустно вздохнула, понимая, что разговора не получится.

– А чего так? Миллионеру оказалась не нужна?

Она радовалась. Если бы я сейчас сказала, что, к примеру, Олег бросил меня, то реки шампанского омывали бы ее праздник. Ее победу. Но победу над кем?

– Ты когда-нибудь думала о том, что мне может быть больно? Что я нуждаюсь в тебе как в матери? – невольно на глазах выступили слезы обиды на нее.

– Вспомнила, что я мать? – она почти шипела, говоря со мной. – Что же ты меня не послушала? В тот вечер и потом? Почему ты не слушала меня?

– Потому что поступала так, как считала нужным.

– Вот и я поступаю так, как считаю нужным.

Мы замолчали.

Я чувствовала, что опустошена.

– Ты загоняешь нас обеих в тупик. Я не знаю, как мне быть. Или это то, чего ты хочешь?

Она внезапно потупила взгляд.

– Как нам быть дальше, мам?

– Ты свою дорогу выбрала.

– Дорогу? Да. Но я никогда не хотела выбирать между тобой и сыном, это нечестно.

– Ты сама не заметила, что это произошло.

– Знаешь, встав на сторону своего ребенка, я поняла, что ты вынудила меня. А еще, что ты никогда бы не сделала так же. И это больно.

– Больно ей, – буркнула вдруг. – Чем ты думала? Раньше без моего слова и шагу сделать не могла, а тут выросла. И до чего тебя довела эта взрослая жизнь? Многое узнала? Стоишь теперь, ждешь жалости. Совести у тебя нет. Мало того что опозорила, так еще и бродишь по городу всех вокруг обвиняя. Ты сама виновата. Ты и больше никто.

Я еле стояла на ногах. Она часто говорила гадости сразу после случившегося и далее. Особенно много их было, когда я ждала Гордея.

Сейчас я слушала ее, и внутри меня что-то менялось навсегда. Я слушала ее со стороны и испытывала некий ужас, переплетенный со страхом.

– Каждый день, я просыпаюсь с мыслью, за которую потом ненавижу себя. Я думаю о том, что сегодня посмотрю на сына и увижу вдруг в нем его лицо. Того подонка, который смеялся мне в глаза, выплевывая грязные слова, истязая мое тело и душу. Что увижу в моем мальчике хотя бы часть схожести и почувствую отторжение. Я душу в себе эти гадости, но не могу не бояться этого. А потом смотрю на него и улыбаюсь. Просто улыбаюсь. У него серые глаза, а не голубые как мои и волосы. Пухлые губки, в то время как мои очень тонкие. Я все это вижу и… И люблю его до глубины моей почти мертвой души. И я живу с этим каждый день, а ты смеешь говорить все эти слова? Да что ты знаешь о том, как я живу. Как я справляюсь с самой собой. Что ты вообще обо мне знаешь? Кто та девочка, с которой ты меня по-прежнему сравниваешь? Да нет ее, мама. Она умерла в двадцать один год, а ты этого даже не заметила. Это тебе должно быть стыдно, это ты должна просить прощения. Не я и не мой сын. И если к тебе вдруг придет озарение, и ты встанешь на колени, я пройду мимо тебя. Ты единственный человек, который не заслуживает прощения. Потому что ты не имела права меня предавать. Кто угодно, но