это результатом поспешности, знаком того, что зачин обдумывается и присочиняется к оде в последнюю очередь? Концовки основного типа, с обращением к новому адресату, у Ломоносова налицо в 11 одах (73 %), в том числе 8 раз (52 %) — к богу (1743, 1746в, 1752в, 1754, 1759 т; вместе с Солнцем, царицей, странами — 1747в, 1745б, 1762н), а кроме того, к светилам, к России (1764н, 1757р), к лире (1750 — мотив переносится, по-видимому, из зачина). У Сумарокова концовки с обращением к новому адресату — в меньшинстве, только 9 од (39 %); в том числе 4 раза (17 %) к богу (1769, 1768 т, 1762е, 1762 т, ср. в середине 1764р), а кроме того, к России и ее народам (тоже 4 раза: 1774, 1758а, 1763н, 1767н) и к Музам (1755р). Менее стандартная концовка с обращением к героине/герою оды присутствует у Ломоносова в 20 % од, у Сумарокова — в 43 %. Стереотип концовок расшатывается быстрее, чем стереотип зачинов: может быть, потому, что зачин важнее для опознания жанра. Кульминации в виде картины («я зрю») и вещания у Ломоносова впервые появляются, очень кратко, в оде 1741 «Первые трофеи…» (императрица Анна с небес — к Иоанну Антоновичу), затем в оде 1742 на прибытие Петра Феодоровича (спасенная Россия — к Елисавете), а в исполинской оде 1742 на прибытие Елисаветы возникают уже целых две кульминации с речами: после зачина (с. 6–8, речь бога) и перед концовкой (с. 35–40, речи Петра I, Мира и стихотворцев былых времен), в целом покрывающие 32 % текста. У зрелого Ломоносова такие кульминации налицо в 6 одах из 15 (40 %: 1743, 1748в, речи России, 1746, речь Природы, 1762н, 1762е, речи Петра I, 1759 т, реплика бога), а в ослабленном виде — только картина или только вещание — еще в 3 одах (всего 60 %: 1750, речь нимфы о Сарском Селе, 1757р, 1764н); всего в них под этими кульминационными эпизодами 33 % строф. У Сумарокова картинные кульминации в чистом виде налицо только в 4 одах (17 %: 1762е, речь Надежды, 1762 т, речь Петра, 1764р, речь России, 1766 т, реплика бога), а в ослабленном виде — еще в 8 одах (всего 52 %: 1755р, 1758б, 1763к, 1769 т, 1767р, 1767н, 1768в, 1768 т), всего в них под этими эпизодами только 24 % строф. В результате такого сокращения кульминационные вещания у Сумарокова начинают теряться среди все чаще возникающих коротких реплик прямой речи непрограммного характера (как в 1758, 1763н, 1764н, 1769, 1774). Выдержанность кульминации еще менее обязательна для жанра, чем выдержанность зачина и концовки.

129

В частности, иногда размывается граница между центральной частью и зачином или концовкой: например, у Сумарокова, 1758б, у Ломоносова, 1750 (где вереница обращений к наукам плавно переходит в концовочное обращение к лире). В сумароковских одах 1768 т и 1769 кульминация вторгается в зачин оды, а в 1766 т — в концовку.

130

Для подсчета фигур переосмысления было взято по 100 строк из обоих поэтов: из Ломоносова — 10 первых строф, которые Сумароков посчитал «прекраснейшими» (1742, 22, 25; 1746в, 2; 1746р, 12; 1747в, 8, 19, 21; 1748в, 5, 12, 17); из Сумарокова — ода 1762 т и первые две строфы 1763н (по сокращенным редакциям «Од торжественных» — т. е. то, что сам Сумароков отобрал как лучшее). Это, конечно, недостаточные выборки, однако разница между 90 % и 50 % тропов все-таки разительна. Метафор и метонимий с синекдохами у Сумарокова приблизительно поровну, у Ломоносова метонимий в полтора раза больше. Это интересно, потому что в поэзии XIX — ХХ веков, от Пушкина до Мандельштама, как правило, метафор больше, чем метонимий. Может быть, это засилье метонимий — результат эмблематической образности, одинаково сильной и в барокко, и в классицизме XVIII века: «ликуй, российская держава» (= россияне), «щедрота царствует над ней» (= щедрая царица), «добродетель российский украшает трон» (= добродетельная царица находится у власти), «в порфире правосудье блещет» (= царит, чтится), «Минервин храм» (= просвещение), «меч в Петровых руках» (= победы) и т. п.

Было сделано сопоставление еще по одному аспекту — интонационному: сколько знаков вопроса и восклицания приходится в среднем на одну строку у каждого поэта? Разница оказалась несущественна: у Ломоносова 0,6, у Сумарокова 0,5 знака на строку. От ранних к поздним произведениям у обоих поэтов число эмоциональных знаков немного возрастает. В зачинах интонационная приподнятость выше среднего (у обоих поэтов — 0,9 знака на строку), а в концовках — у Ломоносова незначительно ниже (0,4 знака), а у Сумарокова значительно выше (1,1 знака). Если считать, что концовка важнее для структуры отдельного стихотворения, а зачин — для места его в системе жанра, то, может быть, и эти мелкие расхождения не случайны.

131

Ярхо Б. И. Границы научного литературоведения // Искусство. 1925. № 2. С. 45–60; 1927. № 1. С. 16–38; Он же. Простейшие основания формального анализа // Ars poetica / Под ред. М. А. Петровского. Вып. I. М., 1927. С. 7–28.

132

Художественное обыгрывание этой темы мы находим в иронической фантастике А. и Б. Стругацких «Понедельник начинается в субботу». Там в проходном эпизоде герой в порядке эксперимента отправляется на машине времени в «описываемое будущее» («всякие там фантастические романы и утопии»), где «то и дело попадались какие-то люди, одетые только частично: скажем, в зеленой шляпе и красном пиджаке на голое тело (больше ничего), или в желтых ботинках и цветастом галстуке (ни штанов, ни рубашки, ни даже белья)… Я смущался до тех пор, пока не вспомнил, что некоторые авторы имеют обыкновение писать что-нибудь вроде „дверь отворилась, и на пороге появился стройный мускулистый человек в мохнатой кепке и темных очках“». Это становится очень существенным при переводе словесного изображения в зрительное, когда иллюстратор или экранизатор вынужден заполнять эти пробелы своим воображением и навязывать это воображение читателю.

133

В настоящем издании — т. III, с. 584–594. — Прим. ред.

134

Эйхенбаум Б. М. О поэзии. Л., 1969. С. 421–423.

135

В настоящем издании — т. III, с. 298–309. — Прим. ред.

136

Гаспаров М. Л. Семантический ореол 3-стопного амфибрахия // Проблемы структурной лингвистики — 1980. М., 1982. С. 174–192.

137

Языку символизма посвящена превосходная монография: Кожевникова Н. А. Словоупотребление в русской поэзии начала XX века. М.: Наука, 1986; из старых статей: Гофман В. Язык символистов // Литературное наследство. 1937. Т. 27. С. 54–105. Многие примеры заимствованы из этих работ.