Быстрее всех к Вене мчалась 6-я гвардейская танковая армия Кравченко. В некоторых его бригадах оставалось уже всего по семь танков, но чувство триумфа, победного конца окрыляло. Глава гитлерюгенда Баль-дур фон Ширах объявил Вену фестунгом и готовился держаться стойко, он рассчитывал на 6-ю танковую армию СС, на дивизии СС «Викинг» и «Адольф Гитлер».

Обидно было умирать в конце войны, но кровь лилась обильно. Ставка приказала Малиновскому с севера зайти за Вену. Два фронта вместе начали неистовый штурм 6 апреля. Центр Вены был достигнут 8 апреля. А немцы все более демонстративно вешали дезертиров. Фанатики шли в последний бой. Только в 2 часа пополудни 13 апреля город, заваленный трупами и разбитой техникой, затих.

На протяжении марта советские войска концентрировали свои силы. В эту оттепель над нацистской Германией поднимается огромный меч возмездия. Напротив группы армий «Висла» с ее вечно спящим командующим собиралась грандиозная сила советских армий. Жуков не мог не испытывать ревнивых чувств к Коневу. Тот, завладев Западной Силезией, вышел в Бранденбург и встал вровень с 1-м Белорусским. На правом его фланге — как не мог не видеть Георгий Константинович — стояли две танковые армии, способные на чудеса. Несмотря на все немыслимые трудности со снабжением, на потери и лишения, свой танковый кулак маршал Конев держал за спинами стрелковых армий. Проблемой Конева были германские города-крепости, и прежде всего Бреслау. Эта могучая крепость (40 тысяч человек) отвлекала силы двух армий.

Во время Ялтинской конференции Сталин постоянно напоминал Коневу, что немцы с его южного фланга постараются возвратить себе Силезский промышленный район (население которого уже сократилось с 5 миллионов до 600 тысяч человек). Только через месяц после окружения Бреслау Конев нанес удар по Верхней Силезии. Удачей Конева было то, что Гитлер, в ярости от потери Венгрии, послал лучшую — 6-ю танковую армию на юг. Конев окружил группу германских войск в районе Оппельна. Танковая дивизия «Герман Геринг» не выдержала противостояния с 10-м гвардейским танковым корпусом Белова. Да и другие германские танковые части не смогли вырваться из кольца окружения. 30 тысяч немцев погибли, 15 тысяч сдались. После падения Ратибора и Рыбника Верхняя Силезия была в советских руках, несмотря на то, что Бреслау еще держался.

«Кто возьмет Берлин?»

К удовлетворению Сталина, генерал Эйзенхауэр (командующий силами западных союзников) прислал в Кремль 28 марта телеграмму, в которой, по существу, отвергалась идея, за которую выступал Черчилль, — взять Берлин с запада. Германская столица оставалась за Красной Армией. В своем ответе 1 апреля Сталин согласился с Эйзенхауэром в выборе района Дрездена — Лейпцига для стыковки двух частей антигитлеровской коалиции. Сталин встретился с американским и британским послами. Это была довольно короткая конференция. Сталин рассуждал о том, где будет «последний редут» немцев, но ничего не сказал, о планах Красной Армии. После этой вечерней встречи, когда американские и британские гости покинули его, Верховный Главнокомандующий подошел к телефону и вызвал в Москву маршалов Жукова и Конева. Это был довольно жесткий разговор: вылететь в Москву немедленно и завтра же участвовать в важном заседании. Из этого ясно, что Сталин едва ли поверил западным дипломатам. Теперь он откровенно опасался броска Эйзенхауэра на Берлин.

Почти две тысячи километров — утомительный перелет, особенно для дозвуковой авиации. Это было видно по Жукову, устало севшему в свой защитного цвета автомобиль, въехавший на брусчатку Красной площади, промчавшийся мимо собора Василия Блаженного и нырнувший в Спасские ворота. Вслед за Жуковым промчался еще один армейский седан с маршалом Коневым. На Спасской башне часы пробили 5 часов пополудни. У колокольни Ивана Великого машины затормозили, объехали Царь-пушку и остановились у трехэтажного здания, покрашенного в желтый цвет. Оба в маршальской форме, Жуков и Конев вышли из своих машин. Дифт поднял их на второй этаж, где находился кабинет Сталина. Они успели переброситься лишь несколькими словами. Идя по коридору, они сошлись в том, что темой обсуждений будет Берлин. Посредине долгого красного ковра следовал поворот направо, в зал конференций. Высокий потолок, огромный стол. Окна задрапированы, на стенах два портрета военных героев России — Суворова и Кутузова. Две огромные люстры свисали с потолка. В конце зала двойные двери вели в личный кабинет Сталина. Оба маршала не раз виделись здесь с Верховным Главнокомандующим.

На этот раз их ждали семеро ведущих деятеля страны — на конференции 1 апреля план взятия Берлина обсуждали семь членов ГКО: Молотов, Берия, Маленков, Микоян, Булганин, Каганович, Вознесенский; представители Генерального штаба — начальник Генерального штаба Антонов, руководитель оперативного отдела Генштаба Штеменко. Конев: «Мы едва поздоровались, как Сталин начал говорить». Первые же слова обозначили тему: «Союзники собираются взять Берлин до Красной Армии».

Сталин обернулся к Штеменко, и тот начал читать письмо Эйзенхауэра. «Айк» планировал уничтожить группировку германских сил в Руре, а затем двинуться в направлении Лейпцига и Дрездена. Почти на пути был Берлин.

Последними словами Штеменко были: «Согласно имеющимся данным, план взять Берлин до подхода Красной Армии считается в союзных штабах абсолютно реалистическим и подготовка к его реализации идет полным ходом».

После этого Сталин обратился к своим лучшим полководцам со словами: «Так кто же будет брать Берлин, мы или союзники?» Конев всю жизнь гордился тем, что ответил первым: Берлин возьмет Красная Армия. «Мы будем, и обгоним англо-американцев». Сталин с недоверием относился к слишком быстрым ответам и спросил Конева, как тот намеревается справиться с такой задачей, если основные его ударные силы сосредоточены на левом фланге. Конев пообещал быструю перегруппировку.

Жуков обратился: «Можно сказать?» И, не ожидая ответа, прочеканил: Первый Белорусский фронт не нуждается в перегруппировке. Мы готовы. Мы устремлены прямо на Берлин. Мы ближе всех к Берлину. Мы и возьмем Берлин». Сталин в полной тишине посмотрел на обоих. «Хорошо. Вы оба пробудете некоторое время в Москве, и совместно с Генеральным штабом подготовите свои планы. Нас очень интересуют даты ваших наступлений». Когда Жуков в беспрекословной манере сказал, что его фронт готов к взятию Берлина, Сталин постарался объяснить Рокоссовскому и Коневу, что они действуют «в одной упряжке» с Жуковым. «Если вы и Конев не будете атаковать, это не получится и у Жукова». Жирным красным карандашом он нарисовал большую стрелу на карте. «Вот как вы поможете Жукову, если наступление Первого Белорусского фронта замедлится». Если Жукова задержат, инициативу должны брать его соседи слева и справа.

И вышел к себе в кабинет, ему нужно было ответить командующему западными войсками. Отвечая Эйзенхауэру, Сталин писал, что имеет в виду Берлин в качестве цели в мае. Своим военачальникам он приказал начать наступление не позднее 16 апреля и завершить его за 12–15 дней. А вообще говоря, Берлин утратил свое стратегическое значение, взятие его стало менее важным. В 8 часов вечера телеграмма была отослана.

С самым большим интересом ее читал премьер Уинстон Черчилль. Он посоветовал Эйзенхауэру «пожать руки русским как можно восточнее». Он выразил надежду на то, что энтузиазм и воинская доблесть должны довести западных союзников до Берлина задолго до даты, указанной Сталиным.