однако, речь пойдет об утрате, которая лишь в более общей связи может служить упреком человеческому неразумию. Это гибель ландшафта, исчезновение живой природы, которая некогда почти везде окружала жилье человека. Сокращение свободной природы – явление, опасное в той или иной степени для каждой страны и для каждой местности. В нашей маленькой, густонаселенной стране – не говоря уже о бессмысленных, возведенных в военных целях стальных и бетонных уродствах, которые так исковеркали и обезобразили нашу землю, – множество мест всего-навсего из-за застройки рядами жилых домов и уродливыми коттеджами за несколько лет может быть совершенно испорчено. Как увиденный мною через полвека Кеннемерланд, это романтическое воспоминание, уже утративший свое благородное очарование.

Нидерланды в высшей степени подвержены бедствию, о котором мы говорим. И все же здесь есть немало мест, которые еще очень незначительно затронуты этим злом. Но природный ландшафт гибнет повсюду, не исключая лесов на юго-востоке Европы, гибнет на обширных территориях и быстрыми темпами.

Это явление осознают в полной мере только теперь, к середине нашего века, и горше всего переживают его старые люди, потому что они видели, как все это начиналось и развивалось. Более молодым это совсем или почти совсем незаметно. Они выросли среди уже искаженной природы и не ведают, что говорят, причисляя нас, стариков, за наши сожаления об утраченной красоте к замшелым романтикам. Если бы они знали такие места, где в целой округе не было ни одной хоженой тропки, как я знал пятьдесят лет назад Вестерволде и добрую часть Дренте! Не следует думать, что мы сожалеем лишь об исчезнувшей красоте, которую сменили другие красоты. Речь идет об уничтожении культуры, о том, что для подлинной культуры землю делают непригодной, в то же время приспосабливая ее для использования и производства все большего количества полезных продуктов.

Профессор Баас Бекинг, директор Ботанического сада в Бёйтензорге, сказал мне однажды, и не для красного словца, а с полной серьезностью: «Бог сотворил природу, а человек – пустыню». Мы все знаем классические примеры того, какой вред нанесло уничтожение лесов Кампанье, Сицилии и множеству других мест. Этот крупный ученый-ботаник, только что упомянутый мною, полагает, что истина, которую содержит его высказывание, значительно глубже того, о чем обычно рассказывается во всемирной истории. Везде, где теперь (исключая полярные области) простираются большие пустыни, почва хранит следы обильной растительности, которая произрастала там до того, как все кругом высохло. В длящемся веками процессе смерти ландшафта человек – несмотря на серьезную заботу по возрождению лесов в отдельных местах – неотступно участвует, возводя уродливые города, которые, как ядовитые грибы, вырастают там, где некогда были леса или рощи.

В определенном смысле это, видимо, неизбежное зло. В экономическом или аграрно-демографическом аспекте ясно, что по-другому быть и не может. Земля должна кормить своих обитателей, и она все больше эксплуатируется, дюйм за дюймом, для производства продуктов питания и промышленных нужд, – люди не могут объявить всю землю памятником природы. Между тем, часть за частью, она становится непригодной для того, чтобы порождать и хранить культуру. Мне ни разу не доводилось осознавать это с такой болью, как в 1926 г., во время поездки на автомобиле, когда профессор Маршалл из Чикагского университета провез меня и моего спутника, профессора Луиджи Эйнауди из Турина, через Гэри, отросток этого города-гиганта на озере Мичиган. Бесконечное и безотрадное уродство, Inferno без всякой поэзии74*; место, приводящее в ужас, потерянное для всего, что действительно могло бы называться культурой.

С порчей природы – мы уже говорили об этом – теряется не только красота ландшафта. Но ведь и красота – великая вещь. Тот, кто видел нетронутую природу, где бы то ни было, во всей ее чистоте, знает, какую высокую жизненную ценность она представляет. Там, где уродуется ландшафт, исчезает нечто гораздо большее, чем идиллический или романтический фон. Теряется часть того, что составляет смысл нашей жизни.

Я хотел бы завершить сделанные замечания словами профессора Й. М. Бюргерса из его статьи Over de verhouding tusschen het Entropiebegrip en de levensfuncties13 [О связи между понятием энтропии и жизненными функциями], непосредственно примыкающей к прочитанному 31 октября 1943 г. докладу Бааса Бекинга Entropie en Dissipatie [Энтропия и Рассеивание]. «В подавляющем большинстве человеческих действий упорядочение происходит ценой разрушения того, что в другом отношении также может рассматриваться как порядок. Изучение всего этого имеет большое практическое значение, поскольку (если оставить в стороне получаемую Землей солнечную энергию) Земля представляет для нас замкнутую среду. Бездумное разрушение, а также неосмотрительное выбрасывание мусора и отходов без учета последствий приводит к оскудению и отравлению почвы, опасность чего мы едва ли осознаём. Прежде всего нужно подумать о том, каким образом уничтожаются человеком природные формы и красота растительности, животного мира и характера почвы, и не упускать из виду, что эти разрушения, не говоря уже о материальных последствиях, представляют также большую опасность в особенности для нашего духовного здоровья.

Пока число людей было невелико, этот вопрос не имел существенного значения: вместо использованной земли всегда можно было найти новую, и к тому же окружающая природа имела достаточно сил для восстановления. Но теперь территории, втянутые в человеческую деятельность, охватывают почти всю Землю, и этот факт стал нам понятнее в гораздо более острой форме, чем когда-либо раньше. Можно сказать, острый кризис, в который сейчас вовлечено человечество, осложняется тем, что в нашем распоряжении больше нет новых земель».

V

Возможность восстановления

Первоочередные условия восстановления основ упорядоченных человеческих отношений

Нам хотелось бы теперь покинуть печальный ряд культурных утрат, наносящих урон нашему времени, – хотя мы их вовсе не исчерпали, – чтобы перейти, наконец, к позитивной части нашего предмета: надеждам на восстановление культуры. В начале 1940 г., по просьбе редакции журнала Fortnightly Review, я написал короткую статью, которая еще до захвата нашей страны75* вышла в апрельском номере журнала под названием Conditions for a recovery of civilization [Условия возрождения цивилизации]. Нижеследующее является в некоторых отношениях незначительной переработкой моих суждений четырехлетней давности, несколько измененных и, надеюсь, обогащенных, как оно и должно быть, опытом этого горького времени. Подобно тому как уже было сказано выше, задачи экономического и социального восстановления здесь рассматриваться не будут; я не чувствую себя ни вправе, ни в состоянии выносить какое-либо суждение в этой области. Вначале ограничимся вопросом: что должно быть сделано в политической сфере вообще, чтобы из состояния войны перейти к состоянию мира или, по крайней мере, к прекращению вооруженного насилия.

Предположим, что война