— Я пойду с вами! — вскричал один из школяров. — У меня только нож, но я сумею им воспользоваться... Меня зовут Жильда д'Уйи!

Его товарищи разом вскочили:

— Мы тоже пойдем! Ату Сварливого!

— Хватит! — зарычал Монту. — Заткнитесь все! Почему бы вам не затрубить в рог и не предупредить людей Людовика, что вы идете!

Общий порыв тут же сменился молчанием. За дверью и в самом деле было очень темно. После освещенного зала кабака глаза какое-то время не могли ничего различить на улице. Стоя на берегу перед самой башней, рыцарь и школяр уставились на узкое окошко с выставленной свечой. Именно оттуда слышались крики...

— Этот козел сводит счеты с несчастными в той самой спальне, где Маргарита с кузиной принимали любовников, — сплюнул от отвращения Жильда.

Оливье не ответил. Засунув меч в ножны, он стиснул зубами кинжал и скользнул в черную воду тихо, без малейшего плеска. Жильда хотел сделать то же самое, но оба замерли: дверь башни распахнулась, оттуда вышел человек с факелом, за которым следовали еще двое, они несли тело в мешке. Подойдя к воде, они опустили его в реку, даже не раскачав. За ними с интересом наблюдали солдаты, с которыми они обменялись какими-то негромкими фразами. За это время Оливье доплыл до угла, образованного башней и городской стеной. Подтянувшись на руках, он выбрался на берег. Жильда последовал его примеру.

Короткий хрип заглушил легкий плеск воды. Тут же послышался второй. Две стрелы с невероятной точностью и быстротой вонзились в горло солдат, которые повалились к ногам изумленных слуг. Третья стрела сразила одного из них, и Оливье прыгнул на спину последнему, зажав ему горло локтем.

— Только крикнешь, умрешь! — выдохнул он в ухо ошеломленного слуги, который силился вдохнуть воздух и сумел только кивнуть, чтобы показать, что он все понял.

Не отпуская его, Оливье спросил:

— Сварливый? Он на верхнем этаже? Еще один утвердительный кивок

— Сколько вас там?

Он слегка ослабил хватку, и пленник прошептал:

— Четверо...

— У бойниц есть стража?

— Нет... Мадам Маргарита была против этого, и он тоже!

Следующий вопрос задал Жильда:

— Кто в мешке? Мужчина? Женщина?

— Женщина... следила за платьями мадам...

— Мы достали ее из воды, — тихо проговорил Монту, вылезший на берег с луком на спине и мечом в руке. — Это не девушка, а женщина, довольно пожилая...

Оливье почувствовал, как тиски, сжавшие сердце, разжались. Слава богу, это была не Од! Но его пленник, желая выслужиться и уверившись, что его не собираются убивать, добавил:

— Но... наверху есть девушка! Сейчас ее очередь... а она такая красивая!

Совершенно неожиданно он заплакал. Оливье сразу освободил его, но крепко схватил за руку.

— Веди нас, и если хочешь, чтобы тебя пощадили, без колебаний!

Одним взглядом слуга оценил группу нападавших: некоторые из них бросали в реку тех, кого убил Монту. Лицо его странным образом осветилось.

— Пошли! — прошептал он. — Надо действовать быстро. На лестнице никого нет, только перед самой дверью на лестничной площадке.

Действительно, длинная и узкая каменная винтовая лестница была пуста. Мокрые нападавшие устремились наверх, стараясь не шуметь. Но все прибавили ходу, когда примерно на полдороге услышали рыдающий голос, полный мольбы:

— Нет! Сжальтесь, только не это! Я не хочу. О Господи!

Гнев ослепил Оливье; подтолкнув своего пленника, он проскочил последние ступеньки и увидел перед собой двух охранников, очень увлеченных зрелищем, за которым они подсматривали в приоткрытую дверь. Они не только ничего не слышали, но даже отставили в сторону копья, чтобы те не мешали им наблюдать за происходящим. И даже слегка толкались, настолько велико было их увлечение. Оливье и Жильда ринулись на них, как молния. В следующую секунду стражники валялись на полу с кинжалами между лопатками. Быстро выхватив свое оружие, оба мужчины вломились в большую комнату, которая служила приютом для трагической любви принцесс. Она отчасти сохраняла уютную обстановку, которую так любила Маргарита: ковры, диваны в восточном стиле с алыми подушками, расшитыми золотом, и мехами. Помещение украшали большие полки с кувшинами с водой и вазами. Тут же стояла большая курильня для благовоний, в камине конической формы, чья вершина упиралась в овальные балки свода, горел огонь. Но сейчас к одной из балок был привязан блок с пропущенной через него длинной веревкой — эта деталь явно не соответствовала интерьеру, равно как целый арсенал кусачек, железных палок и крючьев, дожидавшихся применения и разложенных на каминной доске.

В комнате было пятеро мужчин: Сварливый, в штанах и рубашке, распахнутой на тощей груди, лениво развалился на шелковых простынях кровати, с кубком вина в руке и с конфетницей, наполненной сладостями, а четверо других были палачами. Среди них металась женщина — именно она в слезах умоляла своих мучителей. Оливье, у которого захватило дух, видел только ее.

С нее уже сорвали одежду, и она стояла нагая, как Ева перед грехом, под балкой с веревкой. Двое мужчин связывали ей запястья рук, заведенных за спину, на которую спадала волна белокурых шелковистых волос. Оцепенев от страха, она держалась очень прямо, даже не пытаясь что-либо скрыть в своем восхитительном теле, однако от этой бледно-розовой плоти исходило какое-то невероятное очарование. Совершенство форм, сладостная юность нежных грудей, гибкая длина ног — эта красота была совершенна, и тамплиер, словно ослепленный молнией, понял, что никогда не сможет ее забыть...

В тот момент, когда они ворвались в спальню, Сварливый говорил:

— Пора тебе выбрать, девка! Или ты добровольно идешь ко мне, или ты сейчас узнаешь, что такое страдание...

Угроза, нависшая над бедняжкой, была дьявольски проста: достаточно было потянуть за другой конец пропущенной через шкив веревки, чтобы сначала поднялись руки, а затем и все тело, что привело бы к вывиху ключиц, разрыву суставов, нервов и сухожилий...

Шумное появление Оливье с мечом в руке заставило Од повернуть голову, и ее глаза, покрасневшие от слез, расширились от мучительной радости, ибо она по-прежнему не смела им поверить, словно ей привиделся сам Святой архангел Михаил, но архангел зачарованный, не освободившийся от своего проклятия. Ведь он всегда избегал женщин и презирал их могущество, не желал смириться перед их красотой, видел в ней лишь западню для чистоты, добровольного дара Господу... хотя и ему, конечно, приходилось смирять требования плоти в аскезе и молитве! И вот он столкнулся с божественным откровением — чудесным девическим телом и восхитительным заплаканным