уринотерапия, — с подозрением произнес Большаков, понюхав жидкость. — Should I kiss this piss forever?

— Нет. Хотя бы потому, что мочу пьют каждый день, а эликсир первой формулы — раз в десять лет. Пей, не тяни, быстрее отмучишься.

Илья, как было сказано, тремя большими глотками выпил эликсир. Его всего передернуло, лицо сморщилось.

— Фу, ну и гадость же! — сказал он изменившимся голосом.

— А то... — сочувственно произнес Лесник. — Утешься, повторная процедура тебе грозит не скоро. Я сам каждый раз корчусь.

— А запить чем-нибудь можно?

— Пока нет, терпи. Я скажу, когда можно будет. Пока дыши.

Большаков продолжил выполнять кумбхаку, и ему немного полегчало — в основном за счёт того, что внимание переключилось со вкусовых ощущений на поддержание нужного ритма дыхания. Через несколько минут Лесник разрешил ему хлебнуть водички, но есть запретил до утра.

Ночью у Ильи поднялась температура, а следующие два дня его донимали неожиданно возникавшие головокружения. Впрочем, это было не так уж неприятно, напоминало легкое опьянение. Лесник сказал, что Большаков легко перенес прием эликсира, потому что много лет перед этим вел довольно правильный образ жизни, занимался йогой и соблюдал соответствующую диету. По его словам, у других кандидатов в Бессмертные бывали гораздо более тяжелые «ломки».

Они продолжали занятия: чтение, обсуждение прочитанного и тренировки по удержанию защитного экрана. В первое утро после приема эликсира, позавтракав, наконец, Илья спросил:

— Вы сказали, что Бессмертные тоже иногда ошибаются. Союз как-то наказывает за ошибки?

— Это зависит от масштаба последствий. Небольшие ошибки анализируются, Совет даёт рекомендации на будущее. А за крупные ошибки могут назначить смерть.

— Ах, вот оно что... Поэтому никто из Бессмертных и не умер от старости?

Лесник молча кивнул.

— Значит, каждый рано или поздно ошибается по- крупному?

— Мы ведь тоже люди. Каждый умер в результате собственной ошибки — если включить в число ошибок собственную случайную гибель. А её, конечно, следует включить, — усмехнулся Лесник.

— Есть какой-то порядок... ритуал, что ли? Кто-нибудь пытался избежать казни?

— У Совета есть установленная традиция — провинившемуся показывают результаты его неправильных действий. Уж поверь мне, Совет может сделать это так ярко и убедительно, что желание сопротивляться своей участи у виновного разом пропадает. Жить и мучиться угрызениями совести о полях загубленной моркови? Раскаиваться можно всю жизнь — это, по человеческим меркам, лет пятьдесят — семьдесят. А представь себе бесконечное покаяние.

— Это ад. А вообще-то желание жить не пропадает? Утех, кто ещё не ошибся?

— Есть так называемый «кризис двухсот лет», когда полностью вырабатывается заложенная в генах программа жизни. Возникает желание умереть. У меня это совпало с походом князя Игоря на Константинополь. Царьград мы его называли. Примкнул к его дружине, бросался в самую гущу сражения, искал смерти... Но —как видишь... Не довелось. А после двухсот пятидесяти лет начинаешь привыкать, и самое главное — руководствуешься в своих действиях уже только рассудком, прочие центры мозга перестают вмешиваться в твоё поведение.

— Значит, жить всё-таки опять привыкаешь?

— Ты не представляешь себе, как это затягивает.

— Представляю.

— С точки зрения разума это тоже очень хорошо: раз жить хочется, есть стимул работать точно. Поэтому мы стараемся не ошибаться.

В последний день отпуска Илья и Лесник вышли ещё раз прогуляться на берег Сясь-озера, давшего название деревне. Полузаметённая тропинка шла через пустырь и сворачивала к основной группе домов — Даниловы жили немножко на отшибе. Сойдя с тропы, можно было шагов через пятьдесят выбраться на толстый лед. Что они и сделали. Идти стало легче.

— За что был приговорен к смерти мой предшественник? — спросил Большаков.

— За Чечню. Не рассчитал последствий государственной политики в отношении этого народа.

— Но вы сказали, что его уже тридцать лет нет в живых, а война началась недавно...

—...и не скоро кончится. Да, у нас наказание опережает преступление — точнее, его последствия. Но вот тут ошибок не бывает. Я уже говорил, наши методы определения будущих событий очень точные. Да впрочем, что я темню, дам тебе ещё дискету. Когда вернешься в Москву, прочитаешь. Знак запомнил? Ну-ка, воспроизведи.

Большаков снял варежку и нарисовал пальцем на снегу широкое, словно придавленное сверху, «М», к середине которого снизу был как бы прицеплен огромный плюс. Днем раньше Илья видел этот знак на одной из записанных на лазерном диске иллюстраций.

— Нормально. Главное — пропорции соблюдены, — одобрил Лесник. — Я спрашиваю потому, что этот символ может тебе пригодиться в работе. Мало ли что... Мы за четыре тысячи лет всякой разной нечисти немало по шеям накостыляли. Иногда оставляли им на память о себе вот этот символ. Чтобы не наглели, не забывались. Те же йети, например. Если бы у Ларькина было с собой изображение этого символа во время командировки в Саратовскую область, то сейчас бы поселения болотников возле Сеславина уже не было.

— Почему?

— Йети эвакуировали бы всю свою колонию... Если людей мы иногда жалеем, то с нелюдями вообще никогда не церемонились.

Лесник очень уместно смотрелся со своей простецкой физиономией, в старенькой солдатской ушанке и выцветшем светло-зеленом бушлате на фоне полузанесенной снегом ивы на берегу старого русского озера. Трудно было поверить, что в этом мужичке есть что-то необычное. Если бы не его взгляд. Глаза у него тоже были под стать холодному озерному льду.

— Это что же, «черная метка» какая-нибудь? — спросил Большаков.

— Ага, что-то наподобие. Запомни, пригодится.

— Уже запомнил.

— Теперь поговорим о том, чем ты будешь заниматься. Ты уже в курсе, что часть работы вместо выбывшего выполняю я, часть — другие Бессмертные, постепенно ты примешь все это в свои руки и под свою ответственность. Не сразу. Но у тебя есть возможность выбрать несколько проектов самостоятельно, заниматься тем, чем хочется. В каком-то смысле — творить мир по своему желанию. Точнее, исправлять его. Советуясь с нами, конечно. Чтобы не наломать дров. В большинстве случаев можно заранее рассчитать, «чем слово наше отзовется».

— Я бы хотел похерить атомную энергетику, — с готовностью высказался Большаков.

— Интересный проект. Для начинающего вполне посильный. Ломать ведь — не строить. Представь, что ты защищаешь свой проект перед комиссией Бессмертных. Изложи вкратце свои основания.

— Мне кажется, они очевидны. Радиоактивные изотопы в природе встречаются в рассеянном виде, их распад не приводит к цепной реакции, а значит, не ионизирует