– Госпожа придворная чародейка хотела бы увидеть, как живут сироты, – сердито зыркнув в мою сторону, пояснил священник.

Услышав «чародейка», толстуха тут же принялась размашисто и как-то чересчур нарочито креститься. Я с трудом подавила желание щелкнуть на нее зубами – что за детское хулиганство! В конце концов, мы пришли с миром.

Смерив меня изучающим взглядом – при этом выражение ее лица окислилось еще больше, если такое вообще можно себе представить, – высокая монахиня посторонилась:

– Хорошо, проходите…

Хотя детский приют и находился под юрисдикцией женского монастыря, как объяснил мне отец Михаил, большинство монашек, от греха подальше, обитали за чертой города, в обители, по надежности укреплений могущей поспорить с рыцарским замком. При взгляде на серые монастырские стены в голову невольно приходили сомнения о добровольности отказа от всех мирских благ…

Не собираясь делиться крамольными размышлениями со своим спутником, я с любопытством оглядывалась вокруг. Добротный деревянный забор, по мощности не уступавший пресловутой монастырской стене, огораживал довольно большую территорию, занятую хозяйственными постройками. Из большого сарая помыкивала корова, повизгивали поросята, квохтали куры. Похоже, все не так плохо – тут и навыки ремесла, и молоко, и свежие яйца… Приусадебного участка, правда, нет, – но священник говорил, что продуктами с сиротами делится церковь, выделяя какую-то часть от законной десятины. Кроме того, королевская казна выделяет на каждого воспитанника денежное пособие. Но отчего Зарите выдали такую дерюгу вместо нормального платья? Хотя маленькой цыганочке соврать – что конфетку съесть…

Преисполнясь оправданными сомнениями, я повернула к добротному двухэтажному домику, в котором опознала детский корпус:

– Здесь живут дети?

– Нет. – Мать Серафима, вынужденная общаться с «нечистой силой», на каждом слове брезгливо поджимала губы. – Здесь находятся кельи сестер.

– А где сейчас малыши? – доброжелательно поинтересовался Инквизитор.

– На обеде, – подсказала пухлая монашка, оставившая пост у ворот и увязавшаяся следом за нами: – В трапезной, вон там!

Длинный сарай, ошибочно принятый мной за хлев, на самом деле оказался бараком для детей. Внутри помещение было поделено на две половины: в одной части воспитанники принимали пищу, в другой слушали уроки закона божьего и здесь же спали вповалку, расстелив тонкие коврики: мальчики у левой стены, девочки – вдоль правой. Одетые в одинаковые рубахи-мешки, бледные дети походили на грустных призраков, бесшумно переступая босыми ногами по неструганым доскам пола. Пустые колыбельки для грудничков наводили на самые печальные размышления… Да нет, нельзя так плохо думать о человеке, пусть даже она мне совсем не нравится! Скорее всего, просто выросли, а новых пока не подбрасывают.

– Обед только что закончился, – еще сильнее поджав, почти проглотив и без того тонкие губы, процедила мать Серафима.

– Обидно! Неужели совсем ничего не осталось? – Я с грустью оглядела длинные ряды деревянных столов и лавок. Однако и амбиции у матушки – воспитанников едва пятнадцать душ наберется, а трапезная рассчитана на втрое большее количество едоков.

– Я сейчас попрошу что-нибудь для вас приготовить.

– Не стоит! Я смотрю, кое-что все-таки осталось! – Мне действительно удалось углядеть на краю стола пузатенькую кастрюлю – на дне еще виднелась каша. – Мы люди неприхотливые и вполне довольствуемся тем, что не доели дети. Верно, отец Михаил?

– Признаться, я не голоден, – промямлил священник.

– Ну, хоть пригубите за компанию! – Решительно отодвинув тяжеленную лавку, я подсела к столу.

Вооружившись огромной черпалкой, монахиня-повариха в белом переднике поверх сутаны плюхнула в деревянные, выщербленные по краю миски по изрядной горке гречки. Не так уже плохо! Во всяком случае, так я думала, пока не попыталась проглотить первую ложку. То, что в каше не было мяса – еще полбеды. Не было там ни масла, ни даже соли – вообще, вкус у крупы был такой, точно ее просто залили крутым кипятком да так и оставили на ночь. Судя по вытаращенным глазам отца Михаила, он не мечтал о подобном даже во время самого строгого поста и аскезы.

– Свиней вы здесь же держите? – с трудом проглотив первую и последнюю ложку «лакомства», поинтересовалась я у матери Серафимы.

– При чем тут это? – нахмурилась монашка.

– А при том, что от такой кормежки даже самая нетребовательная хрюшка моментально копыта отбросит! Соберите и оденьте детей, я отведу их в трактир.

– Они одеты, – пролепетала молоденькая монахиня с бегающими глазками, расставлявшая тарелки. Настоятельница сочла ниже своего достоинства отвечать на выпады и критику со стороны «исчадия ада», лишь еще сильнее выпрямила спину, кажется, тронь – и зазвенит, как струна.

– Одеты? На них же только рубашки! Я имела в виду верхнюю одежду – пальто, валенки…

– А зачем? Дети все равно никуда не выходят, а растут быстро…

Неприятнее всего в этом ответе меня поразило именно его простодушие. Как будто так и должно быть!

– То есть, вы хотите сказать, что у вас дети всю зиму сидят здесь взаперти, не видя белого света? Не играют в снежки, не катаются с горки, не лепят снежных баб?!!

Поняв, что сказала лишку, монашка бросила испуганный взгляд в сторону матери-настоятельницы и промолчала.

– Эти тщетные развлечения – не более, чем мирская мишура, – фыркнула старая вобла. – Так воспитанникам гораздо лучше думается о вечном.

– Вам не кажется, что детям еще рано думать о вечном? Они пока и нагрешить-то не успели.

– Так расплатятся за грехи отцов! Все они – плоды разврата…

– А у вас самих-то дети есть?!

Молоденькая монашка покраснела, хихикнула и скромно опустила глаза. А мать Серафима аж назад прогнулась от возмущения:

– Мы – невесты христовы!

– Давно существует этот приют? – потеряв интерес к беседе с детоненавистницей, я повернулась к священнику.

– Он был основан еще при дедушке нынешнего короля…

– Я хочу увидеться с кем-нибудь из бывших выпускников. Вы как-нибудь интересуетесь их судьбами? Хотя бы в частном порядке? – Это вопрос снова был адресован матери Серафиме.

– Мы заботимся о душе. А тела – в руках господа… – При этих словах она размашисто перекрестилась. Чуда не произошло – я не рассыпалась в пепел, испугавшись крестного знамения, и не обрушилась заживо в преисподнюю, завывая нечеловеческим голосом.

– Все-таки попытайтесь узнать. Может, кто-то из других сотрудников что-то случайно о них слышал.

Покинув столовую, мы заглянули в «класс», где дети как раз хором нараспев повторяли за учительницей-монашкой урок. Это была не молитва, а что-то вроде стихотворного девиза или гимна:

Игрушки дьяволом даны —