– И действительно, нельзя подвергать допросу человека, который перенес столько, сколько она! И нас, кстати, тоже!

– Со всем уважением, какое я к вам испытываю, скажу, что мы в данном случае не главное. Мы сейчас, и это вполне естественно, наслаждаемся радостью, но на другой чаше весов трое убитых: застенчивая старая дама, слуга, желавший нам помочь, неважно, по каким мотивам – из мести или по другим соображениям, – и отважный молодой человек, перед которым открывалось блестящее будущее... А убийца, надо думать, все еще прекрасно себя чувствует. А теперь, Мари-Анжелин, мы слушаем вас! Если у вас есть возможность помочь следствию хоть какой-то уликой, то сейчас самое время. А потом мы подумаем, какой тактики придерживаться по отношению к Ланглуа.

– Сколько раз я могу повторять, что ничего не помню! – упрямо возразила План-Крепен. – И с вашего позволения я покину вас, пойду и лягу, потому что, как бы это ни было странно, но у меня совершенно нет сил.

Вместо того чтобы выразить сочувствие, Альдо рассмеялся.

– Благородная наследница рода дю План-Крепен, похоже, утратила присущую ему легендарную стойкость. Правда, путь был долгим... от первых Крестовых походов и до сегодняшнего дня. Ничего не поделаешь, такова человеческая природа, все стареет, изнашивается, ветшает...

Альдо не завершил своего философского размышления, получив отвешенные мощной рукой – что было весьма неожиданно для страдающей бессилием девы – две пощечины, и застыл в кресле. Дверь зимнего сада громко хлопнула. Мари-Анжелин с видом оскорбленной добродетели, подобрав свой пластырь, удалилась, выбрав, правда, неожиданный путь к своей комнате: по черной лестнице через кухню.

– Думаю, она решила попросить Евлалию дать ей что-нибудь подкрепиться, – задумчиво предположила маркиза. – Наверное, проголодалась. Сейчас уже время ужина и...

Только что упомянутая Евлалия ворвалась в комнату, и, судя по всему, была в ярости.

– Что это еще за история? – возмущенно вопросила она. – Я упарилась у плиты, стряпая волованы с трюфелями в честь возвращения мадемуазель Мари-Анжелин, а она даже не желает их пробовать?! Она, видите ли, просит у меня бутерброд! Такого оскорбления я ни от кого еще не получала!

– Возвращайтесь к вашим волованам, Евлалия, и я пойду вместе с вами, – заявил Альдо.

В кухне План-Крепен в полном одиночестве щедро намазывала кусок хлеба маслом. Все остальные слуги и служанки, предчувствуя бурю, заблаговременно покинули помещение. Альдо вошел скорым шагом и хладнокровно забрал из рук Мари-Анжелин хлеб и нож для масла. Взял на столе ложку, зачерпнул что-то из кастрюльки и поводил ложкой перед носом бунтовщицы.

– Только понюхайте, как соблазнительно пахнет! Вы всерьез решили нанести Евлалии оскорбление, отдав предпочтение английской выдумке, против которой я, впрочем, ничего не имею! Но Евлалия трудилась целый день, чтобы угостить вас этим чудом, которое вдобавок ваше любимое блюдо! Попробуйте же, черт вас возьми!

– Я не голодна.

– Совсем не голодна, вот только съем небольшую краюшку хлеба с фунтом масла и ломтем ветчины! Говорю, пробуйте немедленно, если не хотите, чтобы я угостил вас насильно!

– Вы не посмеете! Не стоит бахвалиться!

– Спорим!

Резким движением Альдо схватил План-Крепен за обе руки, зажал их одной своей, а другой поднес к ее рту ложку. Она отвернула голову в сторону и отказалась:

– Оставьте меня в покое!

– А я говорю: попробуйте! И тогда я оставлю вас в покое!

Какая-то особая сила была в руках у Альдо, и Мари-Анжелин смирилась и подчинилась ему, проглотила соус и закрыла глаза.

– Ммммммм!

– Вкусно?

– Не то слово! Не знаю, что Евлалия туда положила, но это просто божественно!

– А добавьте к соусу слоеное тесто! Ну, так сделайте одолжение, откройте клювик, проглотите ложечку, а потом, как положено хорошей девочке, помойте ручки и с благословения Евлалии приходите к нам, и мы все вместе сядем за стол.

– Все будет готово через одну секундочку, господин Альдо! – поторопилась сказать повариха. – Мне осталось только добавить...

– Молчите, Евлалия! Тайны кухни равны государственным тайнам, их не следует открывать.

Не прошло и десяти минут, как вокруг стола, украшенного цветами, расселось все "семейство" и прилежно занялось дегустацией шедевра, орошаемого шампанским "Миллезиме".

Во все время ужина царила тишина, все благоговейно священнодействовали. Но нет на свете наслаждения, которое бы не кончалось, и в конце концов всем пришлось вернуться на грешную землю. Принесли кофе, и госпожа де Соммьер решила пить его в столовой, не желая нарушать атмосферу, Мари-Анжелин взглянула на часы, кашлянула и сказала:

– Все необыкновенно вкусно, но я попрошу у вас разрешения удалиться. Мне просто необходимо выспаться. Всем известно, что я поднимаюсь очень рано.

Адальбер, получивший разрешение выкурить сигару, чуть не подпрыгнул от неожиданности, обжегся и едва не выругался.

– Черт бы побрал, извините, пожалуйста... Не означает ли это, что вы собираетесь завтра в шесть часов утра отправиться на мессу в церковь Святого Августина?

– Как обычно, а почему нет? Все знают, как я люблю ходить в церковь Святого Августина, и месса в шесть часов утра моя самая любимая.

– После того, что с вами произошло? Вы уверены, что у вас все в порядке с головой? Напоминаю, в Понтарлье мы буквально выкрали вас из-под носа ваших похитителей, и теперь они прекрасно знают, где вы находитесь...

– Не будем преувеличивать! Вряд ли каждое утро у Святого Августина будут убивать по прихожанке!

– Предположим, вы правы, – вмешался Альдо. – Но, может быть, вы хотя бы какое-то время будете посещать церковь в светлое время суток?

– Он прав, План-Крепен, – поддержала племянника маркиза. – Думаю, месса в девять часов утра ничуть не хуже мессы в шесть. Не так ли?

– Но мы же знаем, что это совсем не одно и то же, – возразила План-Крепен чуть ли не со слезами в голосе. – Если ходить в церковь к девяти, то завтракать придется в десять... И потом, что я буду там делать?

– Молиться, я так полагаю, – отважился вставить свое слово Адальбер.

– Безусловно. Но в это время не бывает моих знакомых и...

– Информационное агентство План-Крепен перестанет существовать. Вас это тревожит?

– Конечно, тревожит! Сейчас мне особенно важно знать, что произошло во время моего отсутствия, что случилось на улице Веласкеса, у чересчур любезной графини де Гранльё? Конечно, я хожу к мессе молиться и причащаться, но и вы, господа, не можете не признать, что агентство План-Крепен оказывало вам немалые услуги.

– Отрицать – это значит грешить черной неблагодарностью, – признал Адальбер. – Но на некоторое время из вполне объяснимого благоразумия вы могли бы передать ваши обязанности по сбору информации, например, поварихе княгини Дамиани.