«В одно утро, часов в шесть, был я разбужен внезапным приездом из Таганрога лейб-гвардии Измайловского полка полковника барона Фредерикса, с пакетом „о самонужнейшем“ от генерала Дибича, начальника Главного Штаба, адресованным в собственные руки императору, – рассказывает далее Николай. – Спросив полковника Фредерикса, знает ли он содержание пакета, получив в ответ, что ничего ему неизвестно, но что такой же пакет послан в Варшаву, по неизвестности в Таганроге, где находится государь. Заключив из сего, что пакет содержит обстоятельство особой важности, я был в крайнем недоумении, на что мне решиться. Вскрыть пакет на имя императора – был поступок столь отважный, что решиться на сие казалось мне последней крайностью, к которой одна необходимость могла принудить человека, поставленного в самое затруднительное положение, и – пакет вскрыт!

Пусть изобразят себе, что должно было происходить во мне, когда, бросив взгляд на письмо от генерала Дибича, увидел я, что дело шло о существующем и только что открытом пространном заговоре, которого отрасли распространялись через всю империю, от Петербурга на Москву, и до Второй армии в Бессарабии».

Николай понимал, что ждать больше невозможно, и поручил Карамзину и Сперанскому составить манифест, а одновременно князю Лопухину собрать Государственный совет 13 декабря, в 8 часов вечера. На следующий день манифест обнародовали.

И вот уже император получает роковую новость, ее принес начальник штаба Гвардейского корпуса: «Ваше величество! – доложил он. – Московский полк в полном восстании… мятежники идут к Сенату, я едва их обогнал, чтобы донести вам об этом. Прикажите, пожалуйста, двинуться против них первому батальону Преображенского полка и конной Гвардии».

«Меня весть сия поразила, как гром, – пишет Николай, – ибо с первой минуты я не видел в сем первом ослушании действие одного сомнения, которого всегда опасался, но, зная о существовании заговора, узнал в сем первое его доказательство».

Что было дальше, хорошо известно всем: долгое стояние гвардейского каре на Сенатской площади, расстрел картечью и бегство, заключение заговорщиков в Петропавловской крепости, суд и ссылка в Сибирь. Огромный шок в светском обществе, и твердое решение Николая любой ценой не допустить повторения бунта. Блестящее царствование, первые железные дороги, разгул III Отделения и гневные стихи Пушкина и Лермонтова… А Константин по-прежнему жил в Варшаве со своей милой, кроткой Жанеттой до тех пор, пока Польша тоже не взбунтовалась.

Студенты-патриоты, молодые шляхтичи и католическое духовенство объединились в стремлении отторгнуть Царство Польское и прилежащие к нему земли от России. Гвардейский подпоручик Петр Высоцкий в 1828 г. основал союз офицеров и учеников военных школ и вступил в сговор с другими тайными обществами. Восстание назначили на конец марта 1829 г., и оно приурочивалось к предполагаемой коронации Николая I как царя польского. Николай подозревал, что в Польше далеко не все ждут его с распростертыми объятиями, что возможно повторение событий 1825 г., как в Варшаве, так и в Петербурге, и, уезжая, оставил фактически завещание сыну, в котором наставлял его ничего не бояться и при первых известиях о волнениях садиться на коня и самому вести войска против повстанцев. В тот момент ничего не произошло: заговорщики еще не были готовы к решительным действиям, коронация благополучно состоялась в мае 1829 г.

Восстание началось через год – июльская революция 1830 г. во Франции и революция в Бельгии придали решимости польским патриотам. Непосредственным поводом к восстанию послужило известие о скорой отправке русских и польских войск на подавление бельгийской революции. Константина предупредили о зреющем заговоре, но он, как и его старший брат за пять лет до того, не стал предпринимать никаких активных действий, веря в то, что по крайней мере польская аристократия всецело на его стороне. Он винил в происходящем младшего брата, считал, что это он своими действиями и прежде всего притеснением польских конституционных свобод (только Польша и Финляндия, войдя в состав России, сохранили конституции и парламенты) разозлил шляхту. Возможно, он полагал, что его вмешательство только усугубит конфликт. «Я не хочу участвовать в этой польской драке», – говорил он. Но когда восстание пришло к нему буквально на порог, Константин уже не мог оставаться безучастным.

«В Варшаве в то время существовали три тайные полиции, все безусловно подчинялись наместнику, – вспоминал князь Петр Владимирович Долгоруков. – Одна, так сказать, государственная, круг надзора коей обнимал все Царство Польское, всех жителей его: и военных, и гражданских, и не служащих, также поляков, путешествующих по чужим краям… Другая полиция, городовая, имела кругом действия город Варшаву и вместе с тем отчасти контролировала действия первой; этими соглядатаями заведовал вице-президент города Любовидский. Третья полиция, дворцовая, имела обязанностью наблюдать за придворными, за окружающими великого князя и за всеми теми, которые по какому бы то ни было случаю находились в прямых сношениях с наместником; этой дворцовой полицией заведовал генерал-лейтенант Александр Андреевич Жандр; и Жандр, и Любовидский, в вечер восстания 17 ноября 1830 года найденные заговорщиками в передней великого князя, были исколоты штыками, и Жандр умер в ту же ночь».

Константин Павлович с семьей успел скрыться. В тот же день восставшие захватили арсенал в Варшаве. Многие русские генералы и офицеры, находившиеся в городе, были убиты.

На следующий день Варшава перешла в руки повстанцев. Константин все еще медлил, не решаясь начать военных действий против народа, который он уже считал своим. Он полагал, что это просто вспышка гнева, и если не усугублять ее военными действиями, то она уляжется сама собой. Константин не позволил войскам выступить против повстанцев, повторив, что «русским нечего делать в драке». Затем он отпустил по домам ту часть польских войск, которая в начале восстания еще сохраняла верность властям, и с небольшим русским отрядом покинул Варшаву, а затем и Польшу. Через несколько дней после бегства наместника Царство Польское оставили все русские войска.

13 января 1831 г. Сейм объявил о низложении Николая I – лишении его польской короны. К власти пришло национальное правительство во главе с князем А. Чарторыйским.

Война России с мятежной Польшей длилась девять месяцев. Обе стороны были плохо подготовлены к военным действиями. После первых успехов польских войск удача отвернулась от них. 25 августа 1831 г. русские войска штурмом взяли Волю – предместье Варшавы. В ночь с 26 на 27 августа польские войска в Варшаве капитулировали. В сентябре и октябре остатки польской армии ушли в Пруссию и Австрию, где быстро сдались. Дольше всего повстанцы удерживали крепости Модлин (до 20 сентября) и Замостье (до 9 октября). После восстания Царство Польское лишилось своей суверенной государственности. Наместником назначили графа И. Ф. Паскевича-Эриванского, который получил новый титул – князь Варшавский.

* * *

Разгром польского восстания вызвал в России неоднозначную реакцию. Александр Сергеевич Пушкин издал вместе с Жуковским брошюру «На взятие Варшавы. Три стихотворения В. Жуковского и А. Пушкина». Пушкин заметил, что Прага, предместье Варшавы, взята в день бородинской годовщины, и припомнил полякам то, что они когда-то выступили на стороне Наполеона: