Бонд глубоко вздохнул. Теперь он знал все! Ему вдруг захотелось вернуться в свою комнату и все обдумать. Он выскользнул из-под простыни, добрался до своих вещей и оделся. Проблем с дверным замком не было. В коридоре стояла тишина и не было ни души. Он проскользнул во второй номер и легко закрыл дверь. Затем прошел в ванную комнату, запер дверь, включил свет и присел на унитаз, оперев голову на руки.

Глубокий гипноз! Несомненно, что в этом все дело. Тайное оружие! Повторяющаяся нараспев волевая установка, вводимая в мозг, когда сознание почти отключается. И теперь в подсознании Руби эта мысль по ночам будет работать сама по себе и после многих недель повторения и закрепления превратится во встроенный механизм подчинения тайному голосу. И необходимость подчиняться голосу будет сродни чувству голода, от которого никуда не деться.

Но, черт побери, что же это все означает? В голову деревенской простушки вбивали вполне невинную, на первый взгляд, вполне добропорядочную мысль, мозг ее при этом не обременяли лишней информацией. Ее вылечили от аллергии. Она вернется домой и сможет помогать семье разводить домашнюю птицу. И более того, она будет делать это с энтузиазмом и радением. Неужели горбатого исправили? Неужели старый каторжник таким банальным путем превратился в благодетеля? Бонд просто не мог в это поверить. Для чего же тогда все эти так тщательно спланированные меры безопасности? Для чего весь этот многонациональный обслуживающий персонал, от которого определенно смердило СПЕКТРОМ? С чем связано убийство в ледяном желобе? Несчастный случай? Сразу же после того, как тот тип попытался изнасиловать девочку Сару? Вряд ли это простое совпадение! Где-то за благополучным фасадом этого до безумия невинного медицинского исследовательского учреждения должно скрываться злое начало. Но где? Как он сможет это выяснить?

В изнеможении Бонд поднялся, выключил свет в ванной и тихо пробрался в постель. В течение получаса мысли его безрезультатно бродили в утомленном работой мозге, затем, наконец, к великому своему облегчению, он заснул.

Когда в девять утра он проснулся и распахнул окно, небо было затянуто тяжелой серой непроницаемой пеленой, что означало приближение сильного снегопада. Во всех населенных пунктах — в Берхаусе, в Шнифинкене и Шнифотеле — местные пташки, вьюрки и красноклювые альпийские вороны, которые жили в этих горах и питались чем бог пошлет, собирая объедки, которые оставались после пикников, жались поближе к жилью; все предвещало снежную бурю. Поднялся сильный ветер, который дул угрожающе резкими порывами. Со стороны подвесной дороги не было слышно никаких звуков. Легким алюминиевым гондолам тоже несладко в такую погоду, особенно вон там, на крутом склоне, который тянулся на протяжении четверти мили и спускался к плато по совершенно открытому пространству.

Бонд закрыл окно и позвонил, чтобы ему принесли завтрак. Когда завтрак прибыл, на подносе он увидел записку от фрейлейн Бунт:

«Граф хотел бы встретиться с вами в 11 часов. И.Б.»

Бонд позавтракал и вернулся к третьей странице истории рода де Блевилей. Ему пришлось перелопатить массу материала, чтобы показать товар лицом, но все это пустяки. Перспектива того, что ему удастся успешно продолжить мистификацию с поисками следов семейства Блофелда, не очень волновала его воображение. Он храбро начнет с самой Гдыни и пойдет в обратную сторону, пытаясь заставить эту старую каналью разговориться о его молодости, родителях. Старую каналью? Конечно, черт побери. Независимо от того, кем он стал после операции «Гром», в мире не могло быть двух Эрнстов Ставро Блофелдов!

Они встретились в кабинете графа.

— Доброе утро, сэр Хилари. Надеюсь, вы хорошо выспались? У нас начинаются снегопады. — Граф сделал жест в сторону окна. — Для работы лучше не придумаешь. Ничто не отвлекает.

Бонд понимающе улыбнулся, как ученый ученому.

— Я действительно считаю, что девушки могут отвлечь от работы. Но они так очаровательны. А что с ними? Вид у них вполне здоровый.

Граф был начеку.

— Они страдают аллергией, сэр Хилари. Аллергией, которая лишает их трудоспособности. Они не могут найти себе применения в сельском хозяйстве. Все они из сельской местности, и болезнь лишает их возможности трудиться, а я могу излечить от подобных заболеваний, и я рад, что результаты весьма обнадеживающие. Мы вместе достигли значительного прогресса. — Рядом с ним зазвонил телефон. — Простите, — граф поднял трубку и выслушал кого-то. — Да, соедините, — сказал он по-немецки и сделал паузу. Бонд с вежливым видом изучал принесенные с собой бумаги. — Говорит де Блевиль, — перешел Блофелд на русский. — Да… Да… Хорошо! — Он положил трубку. — Еще раз прошу прощения. Звонил один из моих научных сотрудников. Он закупал кое-какие материалы для лаборатории, подвесная дорога закрыта, но специально для него ее включат. Рисковый парень. Я ему не завидую. Бедняга может сильно заболеть. — Зеленые контактные линзы, однако, скрывали любое выражение даже так явно проявленного сочувствия, а застывшая улыбка вовсе ничего не говорила. — А теперь, уважаемый сэр Хилари, давайте вернемся к нашей работе.

Бонд разложил огромные листы, которые он принес, на столе и начал гордо водить пальцем по записям. В замечаниях и вопросах графа проскальзывало восхищение и удовлетворение.

— Но это же великолепно, нет, это просто грандиозно, мой дорогой друг. Вы говорите, что есть упоминание о наличии в гербе сломанного копья и меча? А когда они были включены в герб?

Бонд отбарабанил массу чепухи о завоеваниях норманнов. А сломанный меч, вероятно, стал частью герба сразу после какой-нибудь битвы. Для выяснения этого потребуется дополнительная работа в Лондоне. Наконец Бонд свернул листы и обратился к заметкам в своей записной книжке.

— А теперь мы должны начать работу с другого конца, граф. — Бонд произнес это голосом, не терпящим возражений. — Вы родились в Гдыне 28 мая 1908 года. Правильно?

— Правильно.

— Как звали ваших родителей?

— Эрнст Джордж Блофелд и Мария Ставро Микелопулос.

— Они тоже родились в Гдыне?

— Да.

— Теперь — их родители.

— Эрнст Стефан Блофелд и Елизавета Любомирская.

— Гм-м. Эрнст, стало быть, имя, передающееся из поколения в поколение.

— Похоже, что так. Моего прадеда тоже звали Эрнст.

— Это очень важно. Видите ли, граф, у Блофелдов из Аугсбурга по крайней мере двое звались Эрнстами.

Руки графа расслабленно лежали на зеленом пресс-папье, стоявшем на столе. При словах Бонда они импульсивно сошлись вместе, пальцы сжались так, что побелели суставы.

«Вот-вот, а это тебе отнюдь небезынтересно», — подумал Бонд.

— А это важно?

— Очень. У христиан имена переходят из поколения в поколение. Мы рассматриваем это как наиболее значительный факт, дающий ключ к разгадке. А можете ли вы вспомнить что-нибудь из более отдаленного прошлого? Пока все идет прекрасно. Мы с вами уже прошли три поколения. Даты уточним позже, а пока, как мне кажется, уже добрались где-то до середины прошлого века. Проскочить бы еще лет пятьдесят, и мы попадем в Аугсбург.