— Вы позволите мне передать что-то от вас?

— Я уверен, вы сами опишете все, так что мне нечего будет добавить.

— Вы дуетесь? — Кэрол отложила перо. — Если вы не возражаете, я бы предпочла воздержаться от рассказов об эпизоде с леди Лауэри.

— Отчего же, не упускайте ничего! Какая же вы исполнительная шапероне и сыщик, если редактируете свои рассказы, убирая из них наиболее занимательные подробности?

— Вы стараетесь вызвать меня на ссору, как какой-то виноватый юнец!

— Проклятие! Опять! Я не ребенок!

— Да, не ребенок! — Кэрол встала, уперлась руками в бока, готовая к ссоре с ним и совершенно бесстрашно, не обращая внимания на то, как он возвышается над ней. — Вы взрослый мужчина, который прославился своей сомнительной репутацией, когда я только-только познакомилась с вами. Так почему же вы рычите на меня, как раненый лев? Это выше моего понимания! Я пишу письмо дорогому для меня пожилому человеку. Он относится ко мне как к родной и попросил меня об одолжении. Я посылаю ему это письмо, как он просил, и если вы хотите нарушить наше соглашение, скажите прямо или сами напишите вашему деду!

— Я скажу прямо! Я устал от этих любопытных взглядов и глупых шарад! И готов продемонстрировать, что сам могу справиться со всеми проблемами. Почему бы вам не написать моему деду, что в вашем присутствии больше нет необходимости? — Эш стоял на месте, отказываясь отступать. — Он был бы счастлив, если бы вы вернулись в Беллевуд. И смогли поздравить себя с перевоспитанием взрослого мужчины!

— Вы не продемонстрировали ничего! Да, вы вели себя прилично, когда это было в ваших интересах, но вы известный любитель флирта! И я знаю, что вам удается это, когда вы уходите из дома один и возвращаетесь Бог знает когда.

— Я заявил вам, когда вы приехали, что буду приходить и уходить когда захочу.

— Вы можете делать то, что позволяют вам правила, мистер Блэкуэлл. Это не значит, что я должна закрыть глаза на ваши странные наклонности уходить из дома поздно ночью и возвращаться когда захотите!

— О Господи, чем вы занимаетесь? Стоите у окна всю ночь? — спросил Эш, в его голосе появились ледяные нотки.

— Нет! — Кэролайн ненавидела себя. Ненавидела тот жаркий румянец, который залил ее щеки, понимая, что это выдает ее и она выглядит как виноватый сыщик. — Я порой плохо сплю и…

— Вы действительно порой плохо спите, — повторил Эш, многозначительно глядя ей в глаза.

Кэрол неожиданно забеспокоилась.

— Вы что-то слышали об этом?

— Я расскажу вам, если услышу. — Эш подвинулся ближе, и сердце Кэролайн бешено забилось, но не из-за страха. — Господи, как меня угораздило обречь себя на подобное испытание?!

— Это правда так трудно? — тихо спросила она. — Все эти вечеринки и обеды? Дневные приемы и чай? Их так трудно выдержать? Или это моя персона в роли шапероне так уязвляет вашу гордость? Неужели я такая ведьма, что заставляю вас вести себя как грубый осел? Вы избегаете меня всегда, когда только можете!

— Все, с меня достаточно. Я хочу проехаться верхом, шапероне, и не спрашиваю вашего разрешения и не обещаю, что вернусь раньше следующего четверга! — Эш повернулся, горя гневом, и бросил через плечо: — Не отставайте, если можете, мисс Таунзенд! Или, черт бы вас побрал, уйдите с моей дороги!

Кэролайн топнула ногой, проклиная Эша за упрямство и непредсказуемое поведение. То он изображает щедрого опекуна, становится внимательным, то заигрывает или… взрывается, как будто это ее вина, что он попал в такую передрягу!

— Я еду с вами, негодяй! Вам не отвязаться от меня, вы, упрямый бык!

Ее слова эхом отозвались в пустой гостиной. Кэролайн посмотрела на неоконченное письмо. «Господи, если бы у меня было побольше смелости!» Часы тикали, желание последовать за ним неожиданно повисло в воздухе. Кэролайн быстро вышла из комнаты, решив доказать ему, что она не какая-то комнатная собачка, чтобы отделаться от нее когда захочется.

Кэрол подбежала к конюшне и увидела, как он удаляется, сидя на своем жеребце.

— Есть какая-нибудь оседланная лошадь, которую я могу взять, Джеймс? — спросила он грума.

— Я… я только что выводил Джуно на прогулку, но…

— Я возьму ее.

— Вы… уверены? — Он оглядел ее зеленое платье со всеми его многочисленными юбками и кринолином. — Если вы уж так хотите, я подержу ее, пока вы…

— Джеймс, я еду сейчас же. Спасибо.

Кэрол стоически оглядела серую кобылу. Лошадь была куда больше, чем она ожидала. Но она не могла отступить сейчас: проехаться верхом казалось не таким уж сложным делом. «Вы садитесь на лошадь и держите поводья, что здесь трудного? Многие люди делают это каждый день. Даже моя кузина Мэри Луиз, у которой ума, как у кошки, и та ездит верхом!»

— Вы… без перчаток и без сапог, мисс Таунзенд, — печально указал Джеймс. — Даже подходящего сюртука нет!

— Пожалуйста, помоги мне, Джеймс! — Она встала на маленький стул рядом с кобылой. — Я должна догнать мистера Блэкуэлла, пожалуйста. Скорее.

— Мисс Таунзенд. Я…

Джеймс опять попытался удержать ее, но она в панике схватила его за руки:

— Джеймс, пожалуйста!

Плечи молодого человека поникли, когда он сдался на ее необычную просьбу и помог ей вскочить в седло. Ее платье и нижние юбки стали большим затруднением, пока она не взяла поводья. Кэролайн не обращала внимания на подобные пустяки. «Тебе не удастся сбежать от меня на этот раз; Блэкуэлл!»

Эш никак не ожидал, что Кэролайн последует за ним. Он стремительно покинул гостиную как человек, за которым гнались его собственные демоны. И внезапно ему показалось, что так оно и есть.

Обрывки воспоминаний, надолго изгнанные из памяти, были связаны с пребыванием в тюремном подземелье, куда были заключены члены «Джейда», и с тем странным ощущением баланса, которое Эш обрел, придя к заключению, что его жизнь продолжалась благодаря этому наказанию. Он был слишком сломлен и ненавидел причину, которая привела его к столь печальному концу, — свою собственную слабость и распутную натуру.

«Все несчастья заслуженны, каждое или в этой жизни, или в предыдущей, и человек должен вкушать каждую каплю печали с улыбкой, прежде чем достигнет зрелости…» — говорил старый гуру, когда он впервые посетил Индию. И Эш смеялся, поскольку тогда жизнь дарила ему одни удовольствия — никакой боли! А потом водоворот страданий накрыл его с головой… Он влюбился в первый раз в жизни и не принес ничего, кроме печали и смерти, к дверям возлюбленной. И если и была какая-то радость, то слишком мимолетная, чтобы ощутить комфорт, и Эш потерял способность чувствовать что-либо еще до того, как был схвачен и брошен в тюрьму. Все несчастья заслуженны.

Американская сирена всколыхнула все эти воспоминания своими сонными поцелуями и неодобрительными взглядами! «Я сам напишу деду и спрошу, нет ли какой возможности отправить эту пуританку домой, до того как…»