— Вы!.. — разгорячился Боря. — Вы! Нарисовали. Это! — он ударил ладонью по столу, оставив на скатерти карту Таро.

Дама подбежала с лёгкостью балерины и склонилась над картонным прямоугольником.

— Что за прелестная миниатюра?

— В каталоге нашлась картина, оттенки рассветного неба с которой совпадают с таковыми на данном Аркане!

— Экие глупости! — хозяйка рассмеялась. — Покажите ваш каталог! Да ведь тут типографы напортачили — вероятно, краску загустили. Погодите, — Елена Рёрих сняла с полки сшивку темпер и раскрыла на столе: — Смотрите: оригинал. Ну, в каком году сделан, по-вашему?

Это была именно картина из каталога, только небесные колеры на ней лазурно бледнились. Было очевидно, что к году её создания вулканические выбросы осели на земную поверхность. В этакой цветовой гамме всякое сходство с мрачным влажно-купоросным закатом на карте Таро испарялось.

Бугаев сконфузился.

— Так что у вас там за карта? — насмешливо произнесла Елена.

Грустный Боря продемонстрировал колоду Таро и, чтобы не посвящать постороннего человека в детали следствия, наплёл какой-то ерунды, смешав зори и влияние оных на здоровье с гаданием и околоэзотерическими глупостями. Хозяйка внимала с интересом, порой изгибая бровь. Усмехнувшись, пожелала удачи в дальнейших изысканиях и выпроводила гостей.

— Не нравится мне эта дама, — промолвил Розанов, вновь оказавшись на лестничной площадке. — Уж очень экзальтирована. Может пойти в трибады или в спиритки. Ох, зря мы с ней об этом всём поговорили.

* * *

Василий Васильевич то и дело морщился: донимал шум. За стеной слышалась возня, барахты, шебуршанье, — это четвёрка полотёров драила полы. За другой стеной приходящая раз в месяц прачка то трещала колотушкой по стиральной доске, то хлюпала в корыте постельным бельём. В день большой уборки писатель обычно уходил из дому, но с болезнью Варвары Дмитриевны пришлось взять на себя часть распоряжений по дому.

Розанов объявил:

— Констатирую: мы бессильны что-либо предпринять. Более нет ни единой зацепки!

— Зря только в Петербург ехал, — пискнул Боря Бугаев.

— Ну, всё, кончено! — с облегчением сказал Вольский, вспоминая свою новую комнатку. — Зацепок более нет, дело останется нераскрытым.

Поэт высказался:

— Поместите улику в коробку, как у Шерлока Холмса было заведено, и в дальний угол запихайте. До лучших времён.

— Вот и коробка из-под сигар, как раз опустошённая, — приговаривал Василий Васильевич. — Кто бы мог всё выкурить?.. Впрочем, будет. Кладём…

От двери донёсся протяжный стон, и троица, обставшая письменный стол, обернулась. В кабинет, шатаясь, вбрели полотёры — румяные, расхристанные, в глазах поволока. Баба оступилась, удержалась за дверной косяк. Лямка сарафана соскользнула, оголив белое плечо. Боря благочинно зажмурился.

— Мы наблюдаем последствия переусердствовавших трудящихся, — назидательно проговорил Розанов. — Анархия движений растрясла отолиты, что в полукружном канальце уха. От анархии сплошные неудобства, — подвёл он итог.

— Кончили работу, хозяин. Мебелю подвинули, где стояла, — выдохнул с присвистом вожак полотёров. — Паркеты звездой Вифлеемской блистают.

Розанов изогнул бровь.

— Тебя как звать?

— Капитоном.

— Сколько пожаловать за труды, Капитон?

— Полтину.

— А что так дорого? — вымолвил Василий Васильевич с таким наивным удивлением, что даже досконально изучивший повадки писателя за несколько лет дружбы Вольский почти ему поверил.

— По какому такому толку дорого? В сем граде дешевле не сыщешь. Мы коммерцию-то изучили. Хочем монополью учредить, во еже не было полотёрщиков, окромя нашего дружества, — пояснил мужичонка. — Работаем ватажно, полы трём скоро да споро, оттого за день тьму домов обходим, плату требуем малую. Тем и побиваем конкурентов.

— Чтоб наверняка разгромить конкурентов, плату нужно просить скромную, — назидательно произнёс Розанов. — Сбавлять надобно цены. Чтоб вашу дружину зазывали, а иных полотёров — гнали. А потом, когда никого кроме вас в полотёрском деле не останется, можно и задрать цены. Вот что, бери двугривенник и ступай с миром.

— Не так уж быстро управились, тюти, даром, что четверо, — проворчал Розанов, едва полотёры вышли вон. — Не выйдет у тють монополия.

— А одежда у них свежая, — вдруг заметил Боря. — Разоблачаются, что ли, во время работы?

Тут в кабинет сунулась прачка, и Василий Васильевич пришёл в исступление:

— Что ж Варя не расплатится!..

— Маменька в наших комнатах прибирается, — щебетнула из-под стола дочка.

— Наденька, ну хоть ты не мельтеши, на улицу беги играть, — умоляюще сказал Василий Васильевич и обернулся к прачке: — Ну, сколько вам?..

— Пятиалтынный за труды, за руки стёртые, — шамшила старуха, до тех пор, пока монета не перекочевала из кошелька хозяина кабинета ей в руку.

Только девочка выбежала, как в кабинет вошла её мать.

— Ничего не понимаю, Вася, — пожаловалась Варвара Дмитриевна. — Может, ты объяснишь?.. Вот здесь должны быть рисунки, о которых я говорила, помнишь, Вася? А странички-то вырваны. Кто бы это мог сделать? Именно нужные странички. Зачем бы это, а?

Василий Васильевич ощупал чутким перстом неровные рубчики, выглядывающие из линии сгиба.

— Варенька, ты, верно, запамятовала. Из-за того, что странички отсутствуют, тебе и кажется, что здесь были рисунки. А что страниц нет — экое диво! Рисунок чернилами залили, — вжик! — страницу долой!

— Девочки говорят, что не драли страниц!

— Значит, гимназической подруге рисунок понравился. Взяла на память, не спросивши. Вспомни хоть Машку Тартаковер — прожжённая бестия!

— Покажем дочерям картонку и спросим: они рисовали, или не они? Вот увидишь, я права!

Василий Васильевич открыл коробку из-под сигар, там было пусто!

— Признайтесь, Василий Васильевич, как этакий фокус провернули, — зафыкал в усы, сдерживая смех, меньшевик.

— В погоню! Скорее! Не теряя ни минуты!

— Куда? За кем? — ошалело повторял Боря.

— Из-под носа увели, — дивился меньшевик. — Ловкачи — высший класс!

— Колоду мог взять и кто-то из нас троих. Давайте обыщем друг друга по очереди, — предложил Боря.

— Протестую! — прорычал Вольский в крайней степени остервенения, в какую обычно приходил, если кто-то намекал на истощение его рубашки до воротничка и манжет.

Бугаев пожал плечами:

— Готов первым подвергнуться испытанию.

— Вот ещё: очень мне надо вас обыскивать, — буркнул Вольский.