– Ты хочешь сказать, что перед тем я выиграю? Иначе зачем им травмировать мой кумпол? – оживилась я.

– Пути хулиганья неисповедимы, – вздохнула Алиция и примерила правую туфлю. – Хороши, ничего не скажешь… – Потом примерила левую и опять вздохнула.

– Это только начало, – задумчиво протянула я. – Чувствую, еще не то будет. Крокодил слегка лишь вынырнул.

– Не хочу быть назойливой, но как бы этот крокодил не слопал тебя с потрохами. Брось дурить, пока не поздно.

– Отстань. Отказаться от чуда? И не подумаю!

Соблазн перевесил – сколько Алиция ни вразумляла меня, все уговоры отскакивали как от стенки горох.

Но чудо на то и чудо, чтобы не повторяться. Возлюбленные мои лошадки вели себя до невозможности капризно, а уж с их номерами так и вовсе была настоящая чехарда. Форменное издевательство – если мы ставили на четверку, первым приходил четырнадцатый номер, если на одиннадцать – финишировала единица, и так далее в том же роде. Мы ставили на самые неожиданные пары, но они приходили хоть на полголовы, да в обратном порядке. В нас словно бес вселился, порок торжествовал сатанинскую победу, моими же собственными руками выставив на комод доказательство неограниченных своих возможностей – сверкающие черным лаком туфли из крокодила. Неотразимым соблазном ослепляли они нас, все вверх дном перевернув в наших высокоморальных душах.

– Если ты думаешь, что я на этом успокоюсь, то глубоко ошибаешься, – зловеще предупредила я Михала.

– И что же у тебя на очереди? Бриллиантовое колье?

– Чихала я на колье. Теперь я присмотрела себе зеленый «вольво-144» и несессер из крокодила. А к нему, естественно, набор сумочек, я люблю, чтобы в комплекте.

– И правильно, куда это годится, садишься в «вольво» – и без крокодила! Все должно быть в полном ажуре. И во сколько комплект обойдется?

– Недорого. За все про все двадцать кусков. Сумочки стоят от восьмисот до трех тысяч крон, но я за дорогими не гоняюсь. Вполне сойдут за полторы.

– Озверела баба, – резюмировал Михал и, подумав, добавил: – Стрелять таких надо. – Потом еще подумал и добавил: – А я бы кой-куда съездил. Меня интересует Бразилия. И Гималаи.

– Размахнулся! Может, удовлетворишься Альпами?

– В Альпы заверну по дороге. Но под мостами ночевать не собираюсь, и в скверах на лавках тоже. Люблю умываться теплой водой.

– Озверел мужик. Видать, не только я гожусь для отстрела. Тут парным не обойдемся, придется сорвать вифайф.

– За чем же дело стало?

Увы – вифайф все-таки превышал наши возможности. Уж проще было сорвать в Служевце польский тройной. Ну мыслимо ли отгадать первых пять лошадей в пяти очередных заездах, со второго по шестой!

В довершение всего мы не могли как следует сосредоточиться, на носу был отъезд Алиции. Недели за две началось светопреставление, означающее, что Алиция собирает вещи. В один из таких апокалиптических дней она мне сказала:

– Слушай, кофр я оставляю.

– Ага, – тупо буркнула я в ответ – как тут не отупеть, когда живешь в таком невообразимом бардаке, урывая на сон по три часа в сутки!

Зато Алиция была как огурчик, по ней никто бы не сказал, что ложимся мы где-то под утро, а потом мчимся сломя голову на работу, стараясь если уж опаздывать, то в меру приличий, Я переносила все эти тяготы намного хуже. Наверно, чтобы окончательно меня уморить, она запретила мне возвращаться домой пораньше – отвлекаю ее, видите ли, от процесса. Пришлось обойти с визитом всех, каких только удалось, знакомых, просмотреть все французские фильмы, а под конец, исчерпав французский репертуар, переключиться на английский кинематограф, который маловразумительными датскими субтитрами доконал меня окончательно…

– Пускай себе там стоит. С благодетелями я договорилась.

– Не беспокойся, передвигать эту махину я не собираюсь. А что в ней?

– Не знаю, не могу открыть.

– Вот те раз! – От удивления у меня даже в голове слегка прояснилось. – Не знаешь, что в твоем же кофре? А вдруг что-то нужное?

– Все нужное при мне, а открыть не могу, ключ посеяла. Там какие-то старые бумаги, пусть лежат.

– Как знаешь, – равнодушно пожала я плечами.

– В той большой коробке и в той, что рядом с нею, всякое барахло. Старое и не очень. Его я тоже оставляю, все равно вернусь. Если не вернусь, перешлешь мне потом. А часть отправишь Лауре.

Я со всем согласилась, записав на всякий случай лишь отдельные поручения и имена добрых людей, отдавших нам кое-какие вещи во временное пользование, с возвратом. Заодно записала, что и кому выслать, поскольку в таком состоянии у меня в одно ухо влетало, а в другое вылетало.

Лишь единственный раз ей удалось высечь искру в моем сумеречном сознании. Переходя от занавесок Гуннара к чайнику благодетелей, она неожиданно сделала паузу и внимательно посмотрела на меня.

– Послушай, – голос ее звучал нерешительно. – Может, ты все-таки покончишь с этим Шарлоттенлундом?

– Еще чего, – вежливо и в полном рассудке отрезала я. – Меня там крокодил ждет. Нельзя обижать зверушку.

– Лечиться тебе надо, – поставила короткий диагноз Алиция и больше к этой теме не возвращалась.

Все в этом преходящем мире имеет свой конец, и сборы тоже, и вот однажды, ранним туманным утром, Алиция от нас уехала. Мы сидели нахохлившись в доме на площади Святой Анны, уткнувшись носами в кипу беговых программок и отрываясь лишь затем, чтобы железякой неизвестного назначения наколоть орехов на бетонном пороге прачечной. Уже несколько недель немилостивая судьба показывала нам только спину. В последнее воскресенье у нас в вифайфе вышли все пять попаданий, увы – на трех разных жетонах. Мы уже обменялись нелицеприятными друг о друге мнениями, совместно проанализировали их, сошлись, учитывая возраст и не мудрствуя лукаво, на сопливом кретине и старой дуре и теперь дружно напрягали свои умственные способности, решив во что бы то ни стало компенсировать нашу идиотскую промашку.

– В Польше я играла под Толстуху, – задумчиво пробормотала я.

Михал оторвал голову от листков и недовольно посмотрел на меня.

– Что еще за толстуха?

– Да одна такая. Угадывала почти каждый парный, в конце концов я обратила на нее внимание. Стала следить, на что она ставит. Угнаться за ней было трудно, играла по-крупному, но кое-что мне от нее перепадало. Считай, единственная полоса в моей жизни, когда я играла с положительным сальдо. А потом она куда-то пропала, наверно, уехала.

– Может, она в Копенгагене? – оживился Михал.

– Может.

– Так ты приглядись вокруг.

– Да я ее в лицо не запомнила. Все время моталась следом, видела только со спины. Если, не дай бог, похудела, то и не узнаю.

Михал смерил меня скорбным взглядом и, присев на пороге, стукнул железякой по ореху. Воспоминание о Толстухе слегка меня взбодрило. А что, неплохая мысль, пусть и нет Толстухи, но кто нам мешает играть под кого-то другого? Да хоть под лысого недомерка в шляпе!