— Прекрасно, — заметил адвокат. — Хоть малая часть побережья Андалусии не достанется алчным дельцам из Мадрида, которые только и думают о своей выгоде.

При упоминании об алчных дельцах Линн нахмурилась.

— Насколько я знаю, мой отец не собирался продавать принадлежащую ему землю под новое строительство.

— И ваш отец и Хуан. Они оба хотели сохранить этот уголок побережья в первозданном виде. Ваш отец намеревался разбить там виноградники. Такие же, как у Хуана в поместье. Но умер, не воплотив планы в жизнь. Когда он составлял завещание, то хотел оставлять виллу и землю Хуану. Но тот предложил завещать ее вам.

Адвокат подтвердил то, о чем Линн уже догадывалась. Но, по иронии судьбы, подтвердил слишком поздно. И ей некого было в этом винить, кроме себя самой. Если бы она не пошла на поводу у Хосефины, если бы нашла в себе мужество поверить Хуану, когда он говорил, что любит ее… А теперь уже поздно.

Желание Линн передать виллу мужу адвокат принял как должное. Он только предупредил, что подготовка необходимых документов займет какое-то время, но все будет готово к концу следующей недели. Из дальнейшего разговора с сеньором Фолгейрой Линн поняла, что адвокат пребывает в полной уверенности, что Хуан пригласил его, чтобы обсудить некоторые вопросы касательно поместья и покупки земель, прилегающих к виноградникам. Линн не стала его разубеждать.

Вскоре вернулся Хуан, и она оставила мужчин одних. Поднявшись в спальню, чтобы привести себя в порядок к ужину, Линн вымыла голову и собралась высушить волосы феном. Но тут увидела в зеркале, как дверь открылась, и в комнату вошел Хуан. Сердце ее забилось так, что, казалось, сейчас выскочит из груди. Хуан был хмурым. Жесткие складки вокруг рта стали глубже. И вообще, выглядел он неважно. Как будто в последнее время мучился бессонницей. И он, кажется, похудел. Странно, подумала Линн, почему же она раньше этого не замечала?

— Сеньор Фолгейра сказал, что ты собираешься переписать виллу на меня. Не объяснишь мне, что все это значит?

Линн отвела взгляд, чтобы невольно не выдать свою боль.

— Так будет лучше, Хуан… Расстанемся по-хорошему.

— То есть так, чтобы тебе ничто уже не напоминало о нашем браке. — В его холодном и жестком голосе сквозила такая ярость, что Линн пробрала дрожь. — А если ты забеременела… От моего ребенка ты тоже избавишься?

Это были плохие слова — несправедливые и жестокие. Линн замотала головой. На глаза навернулись слезы.

— Как ты можешь так говорить? Ты же сам меня прогоняешь. Ты сам… — Хуан резко шагнул к ней.

— Нет… не прикасайся ко мне. — Линн безотчетно отпрянула. Если сейчас он дотронется до нее, она забудет о гордости и станет умолять позволить ей остаться с ним. — Не прикасайся ко мне… иначе я не смогу никуда уехать.

Линн не хотела произносить эти слова. Но она была уже на пределе. Еще немного — и с ней случится истерика. Господи, ну почему у нее не хватило ума попросить сеньора Фолгейру не говорить Хуану о ее намерениях в отношении виллы?! Конечно, теперь он откажется. Теперь ему ничего от нее не нужно. Ни ее любви, ни…

Хуан с шумом втянул воздух. Линн удивленно повернулась. У него было лицо человека, который держит себя в руках только неимоверным усилием воли.

— Неужели ты и правда думаешь, что меня остановит то, что ты сейчас сказала? Господи, Линн… — Он увидел ее глаза, полные мольбы, и его губы скривились в циничной усмешке. — Не смотри на меня так. Только если ты действительно…

Он вдруг замолчал. Но по всему было видно, что он хочет ее. Все еще хочет, несмотря ни на что! Теперь Хуан стоял совсем близко, и от него исходили столь сильные волны желания, что комната, казалось, наполнилась звенящим напряжением.

— Линн, Линн, что ты со мной делаешь? — хрипло прошептал Хуан.

Он почти неуклюже притянул ее к себе и поцеловал с такой жадностью, с какой истомленный жаждой человек припадает к роднику. С тихим стоном Линн выдохнула его имя и закинула руки ему за шею.

— Хуан… Хуан… пожалуйста, не прогоняй меня. Знаю, я очень тебя обидела, но я…

Он так резко ее отпустил, что Линн едва не упала.

— Я тебя прогоняю? — Хуан изумленно уставился на нее. — Что-то я не понимаю, о чем ты. Я тебя не прогоняю. Я просто даю тебе свободу, к которой ты так стремилась.

— Не надо мне никакой свободы. Я хочу остаться с тобой… быть твоей женой…

Хуан напрягся так, будто всем своим видом отвергал ее отчаянную мольбу. Но, когда заговорил, его голос был исполнен неподдельной боли:

— Ты и правда этого хочешь?! Потому что если это не так, то лучше вообще ничего не говори. Если ты еще раз меня оттолкнешь, я просто не выдержу, Линн. Это меня убьет!

Линн расплакалась. Но она плакала не о себе, а о Хуане — из-за той боли, которую ему причинила.

Хуан глухо застонал. Это был стон человека, измученного до полусмерти. А потом он стиснул Линн в объятиях и прижал ее к себе так сильно, что она почувствовала, как бешено колотится его сердце.

— Ты сказал, что нам надо расстаться, — прорыдала она. — Я подумала, ты хочешь прогнать меня. Потому что больше меня не любишь… Ведь я так оскорбила тебя недоверием.

— Нет. Нет. Я предложил аннулировать наш брак, так как считал, что ты этого хочешь. Ты просила не торопить тебя с замужеством. Но я не послушался. Я хотел, чтобы ты стала моей. Сразу и навсегда. Когда ты сказала, что решила на время вернуться в Англию, меня объял ужас. Я так долго ждал… и мне было невыносимо думать, что я могу тебя потерять. Я не рассчитывал на то, что мама войдет к нам в тот вечер. Но действительно не жалел о том, что случилось. Думал, что, когда мы станем мужем и женой, я смогу сделать так, чтобы ты поверила в мою любовь. Но вместо этого…

— …Вместо этого я поверила словам мстительной и ревнивой женщины.

— Я бы отдал полжизни, лишь бы только избавить тебя от такой боли… Я сразу понял, что Хосефина сделала что-то скверное. И решил заставить ее сказать, что произошло между вами.

— И она во всем призналась?

— Я ясно дал ей понять, что не остановлюсь ни перед чем, чтобы вытянуть из нее правду. Но Хосефина не успела… Потому что в апартаменты поднялась мама, и я все узнал от нее.

— Ты сможешь когда-нибудь простить меня? Или своим недоверием я убила твою любовь?

Хуан взял ее руки в свои, поднес их к губам и нежно поцеловал сначала одну ладонь, а потом другую.

— Мою любовь невозможно убить, — прошептал он. — Нет такой силы, которая заставила бы меня разлюбить тебя.

— Но ты собирался аннулировать наш брак.

— Я полагал, что этого хочешь ты.

— Даже после того, как мы занимались любовью?

Тяжелый вздох Хуана был красноречивее всяких слов.

— Я никогда не сомневался, что тебя влечет ко мне. И надеялся, что со временем ты разберешься в своих чувствах.