В конце концов, Риана не в первый раз укладывает спать нянька, а топчаны в здании городской стражи имеются в больших количествах. Найду куда головушку приклонить.

Разумеется, ткачам с плотниками втемяшилось устроить очередную драку именно сегодня.

Караульная комната живо напомнила мне рецепт коктейля «Смертельный номер»: нацедите полстакана крови из носа дурака, сидящего за соседним столиком (а чего он там сидит?), долейте стакан до краев спиртом, затем подойдите к самому накачанному типу в кабаке и расколотите посудину о его голову. В следующую емкость наберите юшки из собственного разбитого уха – и далее по тексту, пока в заведении остается хоть кто-то, не участвующий в развлекухе.

Драчуны, похоже, восприняли этот или похожий рецепт очень близко к сердцу. Кровь на полу, столах, клетках с арестованными – даже потолок умудрились заляпать, умельцы народные! Ессий Куть, само собой, в первых рядах – рыло перекособочено, губы – как две лепешки, заплывших глаз с ходу и не разглядишь, зато рот не закрывается. Пьяный мат вперемешку с заверениями, что как только горе-вояку развяжут, он тут же всех порвет. На мелкие части. И съест – даже клочков не останется. Ганнибал Лектор дойл-нарижского разлива!

– Так, – сказал Роннен. А больше ничего не сказал. У него тоже был тяжелый день. Просто народ от этого «така» малость побелел и кинулся заверять господина начальника стражи в безобидности нынешнего побоища. Дескать, и покруче видали, и без жертв обошлось…

– Сожру начальника стражи, тудыть его перетудыть! Порву и сожру, и шалаву евойную, и козлов мундирных! – орал Ессий. Товарищи по клети – те, кто потрезвее – в конце концов заткнули придурку рот чьим-то кушаком. И на затылке завязали для надежности. Оно, конечно, хорошо, сразу стало намного тише, но ежели мужика потянет блевать, задохнется ведь!

Может, туда ему и дорога?

Роннен, видимо, подумал о том же. С бесконечным сожалением в голосе он приказал вывести «эту мразь» во двор, поливать до тех пор, пока не очухается, а затем сунуть обратно в клетку. Но не в эту, а в карцер. «А там пусть себе орет до посинения. Завтра разберусь». Два дюжих стражника приказ выполнили охотно. А я поежилась. Похоже, муж всерьез решил устроить главным смутьянам показательную каторгу. Что ж, Ессий был предупрежден. Не послушал – его проблемы. Мужик взрослый, нянька уже нос не подотрет.

– Показать этих скотов Мирьке, поостерегся бы… – буркнул Роннен, жестом подзывая начальника смены и направляясь явно к себе в кабинет. Я насторожилась. Миратус Лус – так звали господина племянника бургомистра. Что же он начудил, если стал «Мирькой»? Обычно лорд Крим с уважением относится к чужим именам.

Очень хотелось спать, но когда же еще выпадет случай раскрутить благоверного на увлекательное повествование об очередном загибе Миратуса? Завтра? Нет уж, до завтра возлюбленный супруг мой остынет, успокоится – и расскажет сдержанно, сухо и по-военному сжато. А то и вовсе отмахнется: мол, не напоминай, не порти настроение. Лучше подожду окончания доклада.

Муж не подвел. Сидеть возле кабинета пришлось около часа, но рассказ того стоил.

Сами по себе фонтаны, бьющие вином, – не слишком необычная штука. Но ставить туда стражников, дабы они, прошу прощения, совмещали охрану правопорядка и обязанности виночерпия… Определенная логика в предложении имелась: Миратус считал, что таким образом каждому пропойце будет определена норма, свыше которой не нальют.

Как и все теории, оторванные от земли, эта не учитывала массу реалий. В частности, человеческий фактор.

– Да наши идиоты перепьются первыми! – бушевал Роннен. И откуда силы взялись? – И кому тогда от них людей охранять, я спрашиваю? Мирьке?

Угу. Вы когда-нибудь видели вдрабадан упившегося ящера? И не хотите видеть, уверяю. Мне однажды довелось. Шатающийся Нен-Квек успешно оборонялся пару минут от шести вассалов лорда Крима, успел зацепить троих, и если бы Айсуо не тюкнул его сзади по башке, царапинами бы дело не ограничилось.

Стражники – ребята вооруженные и прошедшие какую-никакую подготовку. В случае с дорогим супругом – очень хорошую подготовку, неумех и лентяев Роннен не держит. Иногда я с содроганием думаю о том дне, когда благоверный решит уехать из этого города. Кто станет начальником стражи? Миратус? Похоже на то…

А ведь уедет. На свадьбе лорд Крим обещал мне личный замок. Обещания любимый держит.

Муж еще некоторое время распространялся об идиотах, детях идиотов и внуках идиотов, затем тяжко вздохнул, поглядел на меня с невыразимой мукой и сообщил:

– Еще тринадцать протоколов.

Я витиевато выругалась, затем скорбно кивнула:

– Давай помогу.

– Жена, известно ли тебе, насколько одно твое присутствие согревает мою исстрадавшуюся душу?

– Известно. Так кружка горячего вина спасает в лютый холод. Или с чем ты там сравнивал в прошлый раз?

– Фу, дорогая. Неужели я пришел к тебе с этой пошлостью и банальщиной?

– Ты приполз с температурой и двумя колотыми ранами. Сейчас все намного лучше. Давай сюда левую стопку.

Протоколы об отклонении жалоб – песня отдельная и очень матерная. До предыдущего года их писал начальник городской стражи самолично. Ну, по крайней мере, так считалось. Разумеется, на самом деле бумажки ваял младший писарь из бургомистерского секретариата, за какие-нибудь прегрешения на декаду отправленный в распоряжение лорда Крима. В следующую декаду замаливал грехи другой писарь, прежний со счастливым вздохом отправлялся на привычное место работы, а новоприбывшему вручали пару десятков образчиков и инструкцию по выбору из них правильного, соответствующего конкретному делу. Роннен прочитывал эту писанину раз в два дня, жутко ругался, правил и подписывал.

В прошлом году нас осчастливили очередным циркуляром из столицы. Отныне протоколы предписывалось составлять тем стражникам, которые принимали жалобу. Да, жалобу тоже требовалось записать. Лорд Крим долго и витиевато выражал всю глубину своего хорошего отношения к умникам из канцелярии Великого Патрона, собрал рядовой состав и устроил краткосрочные курсы ликвидации безграмотности. С тех пор протоколы традиционно радуют нас неповторимой легкостью слога и великолепной связностью изложения мыслей.

«Затем вышеозначенного Жмудька снова ударили по голове, и голова снова упала на дорогу».

«А у ее сына есть конь, так тот тоже пьяный приплентался к нему и приохотил его красть, а теперь того сына засудили, а он-то на свободе!»

«Нанес удар в левое лицо».

Означенное богатство стилистики требуется прочесть, разобраться, что к чему, справедливо ли отказали в жалобе коню… то есть матери коня… нет, матери осужденного сына, у которого конь на свободе… тьфу ты! А чего стоит замечательная жалоба: «Сегодня в судейском дворе, где заседал пьяный судья Резван Гитош и пьяный прокурор Сулей Варк, а также в присутствии других трезвых людей, засудили меня, младешенького!» Ответ на нее выдержан в том же бесподобном стиле: «Поименованному младешенькому живодеру Ивосе Завальку отказать, ибо заводит в блуд следствие и добрых людей, а сам зенки залил и не видит, что судья с прокурором трезвехоньки! Да страже и дела-то нет, чего там судья решил, это к бургомистру». Из тринадцати протоколов пришлось переписать восемь. Остальные тоже надо бы, если честно, но Роннен махнул рукой и завизировал их, бурча под нос: «Развелось… Мирьке… Дожили…»