«Две жизни», — написал он.

«Две жизни», — шепчу я про себя. Слова висят в комнате, слишком тихие, чтобы заглушить другие звуки, которые живут в нашем доме, и чтобы перекрыть стук моего сильно бьющегося сердца. А оно бьется сильнее, чем когда-либо на восхождениях, сильнее, чем на тренажере.

Мне бы надо пойти в свою комнату, где все-таки соблюдается мое право на частную жизнь: моя кровать, мое окно. Мой шкаф, где тихо висят мои рабочие платья. Но я медлю, вглядываясь в рисунок на салфетке. Вначале мне трудно разгадать, что тут изображено, но потом я понимаю: это он. Кай. Портрет нарисован дважды, на каждой стороне салфетки. Линия его челюсти, форма его глаз, стройность и сила его тела. Оба рисунка не закончены: его руки поставлены и обращены кверху, будто держат что-то, но они пусты.

На этом сходство обоих рисунков кончается. На первом рисунке Кай смотрит в небо, выглядит моложе, лицо открытое. Руки будто держат что-то невидимое. На втором он выглядит старше, резче обрисованы черты лица, он смотрит вниз, на землю. Внизу, под рисунком, он написал:

Кто подлинный из этих двух людей?

Не спрашиваю я, они молчат.

«Две жизни». Мне кажется, я понимаю, что он имеет в виду. Его жизнь до приезда сюда и его жизнь после этого. Но что представляют собой две парочки в конце: песню, стихотворение, жалобу?

— Кассия? — зовет меня отец из-за двери. Я бросаю салфетку и контейнер из-под моего ужина на поднос и несу все вместе к отверстиям печи и мусоросборника для переработки отходов.

— Да?

«Даже если он все видит, это только салфетки, — говорю я себе, глядя на коричневый квадратик на подносе. — Мы сжигаем их после каждого приема пищи, они сделаны из правильной бумаги, не той, которую дал мне дедушка. Мусоросжигатель не зарегистрирует различия. Кай заботится о моей безопасности». Я поднимаю глаза на отца.

— На порте есть для тебя сообщение, — говорит отец. Он не смотрит на то, что я несу. Он смотрит на мое лицо, чтобы понять, о чем я думаю. Может быть, реальная опасность заключена в этом? Я улыбаюсь, имитируя беспечность.

— Это от Эми? — сбрасываю контейнер в бункер для переработки. Остается только салфетка.

— Нет, — отвечает отец. — Чиновник из Департамента подбора пар.

— О! — Я запихиваю салфетку в трубу мусоросжигателя. — Сейчас подойду, — говорю я отцу. Чувствую слабый поток тепла от огня, в котором горит история Кая, и думаю о том, сколько раз еще придется мне сжигать что-то хорошее и важное: дедушкины стихи, рисунки Кая. Хватит ли у меня сил постоянно что-то уничтожать?

«Кай велел тебе уничтожить это, — говорю я себе. — Поэт, написавший стихотворение, умер, но Кай жив, и мы должны думать о его безопасности»,

Иду за отцом в холл. Брэм сердито смотрит на меня и выходит, потому что сообщение прервало его игру. Слегка шутливо толкаю его, направляясь к порту и надеясь скрыть свою нервозность.

Чиновник, которого я вижу на экране, мне не знаком. Это крепкий, бодрый мужчина, отнюдь не тот аскетический тип интеллектуала, который, по моим представлениям, должен заниматься таким важным делом, как подбор пар.

— Привет, Кассия, — говорит он. Воротник белой униформы плотно облегает шею. Около глаз лучатся морщинки смеха.

— Привет. — Мне хочется взглянуть на свои пальцы, не испачканы ли они рисунками с салфетки, но я смотрю на чиновника.

— Прошел уже месяц со дня вашего Обручения.

— Да, сэр.

— Для других Обрученных наступает время первой встречи через порт. Я провел целый день, устанавливая эти связи для них. Однако вам и Ксандеру было бы нелепо общаться через порт. — Чиновник весело смеется. — Вы так не думаете?

— Согласна, сэр.

— Мы с коллегами решили, что для вашего сближения было бы разумно организовать совместный выход куда-нибудь, конечно, под наблюдением официального лица, как и для других Обрушенных.

— Конечно. — Краем глаза я вижу, что отец стоят в дверях своей комнаты и наблюдает за мной и за нашим разговором. Я рада, что он здесь. Хотя в идее совместного времяпрепровождения с Ксандером нет ничего нового и предосудительного, мысль о присутствии чиновника во время нашей встречи кажется мне немного странной.

«Надеюсь, это не будет та чиновница с зеленой Лужайки», — подумалось вдруг мне.

— Отлично. Завтра у вас будет совместный ужин вне дома. Ксандер и прикрепленный к вашей паре чиновник зайдут за вами перед вашим обычным временем приема пищи.

— Я буду готова.

Чиновник исчезает с экрана, а порт дает сигнал, что нас снова вызывают.

— Мы популярны сегодня вечером, — говорю я отцу, довольная, что этот второй звонок отвлечет нас от обсуждения моего предстоящего свидания с Ксандером. Отец с надеждой смотрит на экран и встает рядом со мной. Звонит мама.

— Кассия, можно я поговорю с папой несколько минут наедине? — спрашивает она меня после обмена приветствиями. — У меня сегодня мало времени. А мне надо кое-что ему сказать.

Она еще в униформе, с профессиональным значком, и выглядит усталой.

— Конечно, — отвечаю я.

Кто-то стучит в дверь, и я иду открывать. Это Ксандер.

— У нас есть несколько минут до комендантского часа, — говорит он. — Выйдешь поговорить немного?

— Конечно. — Я выхожу на крыльцо и закрываю за собой дверь. Фонарь над крыльцом освещает нас ярким светом. Можно сказать, мы на виду у всего мира, по крайней мере у Кленового городка, когда усаживаемся рядом, бок о бок, на цементных ступенях. Мне хорошо рядом с Ксандером, хотя я чувствую себя по-другому, чем рядом с Каем.

И все же — с Каем или с Ксандером — в обоих случаях чувствуешь себя на ярком свету. Правда, свет разный, но не темнота.

— Похоже, нас завтра ожидает свидание вдвоем? — спрашивает Ксандер.

— Втроем, — отвечаю я. И поскольку он смотрит удивленно, добавляю: — Не забудь о чиновнике.

Ксандер охает:

— Правда. Как я мог забыть?

— Жаль, что мы не можем встретиться наедине.

— Мне тоже.

Пауза. Ветер гуляет по нашей улице, шевелит листья кленов. В вечернем свете листья кажутся серебристо-серыми; их подлинный цвет похищен ночью. Я вспоминаю ночь, когда я сидела с дедушкой и думала о том же — о давно изжитой болезни, которая выражалась в неумении распознать цвет, о том, как мир должен был относиться к таким людям.

— Ты когда-нибудь мечтаешь? — спрашивает Ксандер.

— Очень часто

— А когда-нибудь представляла в мечтах свою пару? Я имею в виду, до Обручения?

— Иногда, — отвечаю я. Перестаю любоваться игрой ветра в листьях кленов и смотрю на Ксандера.

Надо было сделать это перед тем, как ответить. Теперь слишком поздно. Я вижу по его глазам, что он надеялся на другой ответ. Своими словами я закрыла некую дверь, вместо того чтобы открыть ее. Может быть, Ксандер мечтал обо мне и надеялся услышать, что и я мечтала о нем. Может быть, у него, как и у меня, бывают моменты сомнения в наших отношениях, и ему надо знать, что я в них уверена.