Но свои одежки подбирать не стала. Стояла наверху спуска в ожидании приговора – голая.

Одевшись, Илларион посмотрел на нее. Он прочел неприкрытый страх на лице Сони.

– Ладно, расслабься. От свекрови тебя защитим, квартира за тобой останется. Только учти, эта бой-баба киллера может нанять. Подумай, может грохнуть ее превентивно?

– Ой, не надо. Пусть живет, – взмолилась Соня, – все же он ей сыном был, кто б за убийство ребенка не попытался мстить.

– Справедливая, значит… Ну-ну, – прощай, веселая вдова. И он пошел к выходу, по пути плюхнув на тумбочку банковскую карту.

– Тут тебе на первое время – от братвы. Не буду я тайну этого убиенного раскрывать. За все он поплатился, теперь чего уж…

Дрожа и стуча зубами, как на морозе, после того, как грохнула дверь, Соня выскочила в прихожую и закрыла дверь на цепочку. Хотя главная опасность миновала, но она четко понимала, что сейчас побывала на краю могилы. И ей захотелось влезть под одеяло и укрыться с головой. Проходя торопливо в сторону спальни, она замерла голая перед зеркалом. Лицо горело, грудь тяжело отвисала, синяки от укусов, синяки, точнее, пока еще красные следы на коже груди и шеи, оставленные Илларионом, странным образом ее украшали.

И еще одна мысль пришла к ней в голову, что секс является не только самой надежной валютой, им можно расплатиться даже за возможность жить дальше.

Одно прекрасное наследство получила она от родителей: свои тело и лицо, которые ни у кого уже в который раз не поднимается рука уничтожить. Не уверена она была, как Толстой, что красота спасет мир. Но хоть саму себя – может. И Соня после этого созерцания собственных совершенств пошла не в постель, а в ванную. И как только вода начала течь из крана в джакузи, щедро плеснула в воду апельсинового масла. Запах нового года заполонил все вокруг. Новый год – новая жизнь.

Ангел Софьи плакал от досады, видя ее, поруганную, в зеркале. Он, конечно, знал, что жизнь, организованная на земле Падшим Ангелом и «недоделанными» в райском саду людьми, в которых внедрили несовершенную программу размножения, далека от идеала. Но теперь его мучило беспокойство, что и при Клоде кто-то попытается с Софьей переспать – и ей придется.

Самолет Клода приземлился в Шереметьево по расписанию. Сердце его бешено заколотилось от тревоги и радости. И уже на трапе он увидел на земле ту самую снежную поземку, о которой читал в классических русских романах. Завихрения от злого колючего снега, который бил в лицо, заставили запахнуть куртку и натянуть капюшон. Все вокруг показалось холодно-серым, словно небо тоже залили асфальтом. И это было очень интригующим.

Толпы людей в районе паспортного контроля обнадеживали мало. Все казались сонными и раздраженными. Из сумок шумно извлекались ушанки. Какие-то старики кутались в один плед на двоих, жались друг другу. И почему-то от этого Клоду стало теплее. Романтика первых мгновений прошла. Но в углу зала, где клубилась очередь, стояла огромная елка, и игрушки на ней напоминали о том, что скоро Новый год.

– Уже завтра я встречу свою русскую жену, – почему-то подумал Клод. Он сам удивился этой мысли. А, между тем, именно этот текст радостно проорал в ухо этого высокого, такого сильного мужчины его Ангел, паривший надо всеми остальными. Ангел чемпиона.

Клод осмотрелся вокруг взглядом, выискивающим ту, которая предназначена ему. И подумал, что уже завтра на студии кастинг его экранных жен. В том смысле, что будут искать среди актрис ту, что будет больше похожа на Жиз. Об этом сообщил ему режиссер Заславский по электронной почте. Но тогда же Клод решил, что среди этих дам и девиц он точно не станет делать свой выбор. Не наступать два раза на одни и те же грабли разумно.

На выходе Клод столкнулся с Игорем Заславским. Тот был в яркой шапке с помпоном. Стареющий мальчик… Они обнялись, как родные.

– Поедем к нам, жена прислала СМС, что приготовила ужин. Второй раз за семейную жизнь, – не без ревности уточнил режиссер, – Ты ей, видать, понравился. Она у меня влюбчивая. Но меня не бросит. Потому что правда любит…кино. – Уточнение сделало честь его уму.

Пока мужчины шли на стоянку машин, где стоял джип режиссера, куда он мог, казалось, поместиться стоя. Клод жадно втягивал по дороге в ноздри морозный воздух. При всем своем загаре, он больше походил на былинного русского богатыря, чем те, что на картине Васнецова. Потому что в этот момент он чувствовал себя героем. Будущим героем саги о любви, в которой больше не будет места ошибкам и даже опечаткам.

Дом режиссера оказался комфортабельным особняком в каком-то загородном поселке. Его названием, похоже, послужила Перестройка.

А жена Игоря – Марианна, вышедшая навстречу гостю в алых туфлях на каблуках и в розовом шифоне, совсем не вязалась с прохладной гулкостью огромных помещений дома.

Интерьер вокруг поражал стильностью, но напоминал шоу-рум, а не жилище.

Но ужин и вправду ждал в духовке, поставленной в режим ожидания. Это были равиоли, которые тут назывались пельменями.

Блондинка с блуждающей улыбкой на лице поставила блюдо с ним на стол, но не посредине, а ближе к Клоду, низко наклонившись и вывалив богатое содержание декольте на обозрение гостя, котором резко стало не до пельменей…

Что бы Клод не думал о женщинах после своего брака, но основной инстинкт не отключается, похоже, ни от чего.

В комнате при этом присутствовал и сам Игорь Заславский, успевший снять с себя пальто с шапкой. И лицо его закаменело от какой-то никогда не проходящей горечи.

Ну почему же даже умные мужчины добровольно связывают себя с «дурами с фигурами». Не потому ли, что в другом человеке мы подсознательно видим то, что может разбавить нас самих в детях. Его внешность уродливого гнома в сынке или дочке хочется заменить на гены красавицы матери. А ее умственную тупость заменить в симпатичной головке интеллектом отца? – подумал Клод, опустив глаза, чтобы не видеть ни зазывных взглядов супруги режиссера, ни тщательно скрываемой боли Игоря из-за вульгарного поведения жены.

– У меня это все в прошлом, – вдруг обрадовался он, – Больше никогда не буду опозорен вздорной бабой с бешенством матки! И уж тем более не стану портить отношения с работодателем из-за шлюхи, которая любит…кино.

Казалось по ощущению, что ужин прошел в неловком молчании мужчин. А вот блондинка не умолкала. И голос у нее был музыкальным. Но Клоду было так мучительно скучно, то ли от холода в комнате, который не мог развеять камин, то ли от банальности всего происходящего.

Зевали и Ангелы, покачивающиеся, как куры на насесте на массивных гардинах для портьер.

Ангел Клода кивнув двум другим участникам трапезы, прощаясь, хрустнув крыльями и потянувшись.

Его подопечный как раз встал из-за стола и расшаркивался с хозяевами, дескать, не спал в самолете, завтра рано вставать.

– Да, мне казалось, что вы вот – вот задремлите, милейший, – обрадовано сказал Игорь, которому тоже было не весело этим вечером, когда предстояло оградить гостя от посягательств на его член собственной благоверной. Она тоже вскочила, собираясь показать гостю его комнату. Но муж рявкнул зло: