– Два года! – Алешин подобрал автомат. – Два года, Сергей Александрович!

– Видимо, не теряют надежды. Деньги-то какие!

Мы внимательно прислушивались, но ничего понять не могли. Этот разговор напомнил нам мутные речи Ва-ни. Алешка даже незаметно коснулся пальцем виска и сказал мне:

– Гы, Дим?

– У-у-у, – ответил я.

Тут папа вспомнил о нас. Встал.

– Пошли. Нужно доставить его сюда.

– Он не пойдет, – сказал Алешка.

– Табу, – добавил я. – Он боится, что его тут съедят.

– Кто? – удивился папа.

Я промолчал, а Лешка вполголоса заметил:

– Какой-нибудь полковник.

Папа на эти слова не обратил внимания, сказал Алешину:

– Останешься здесь, гляди в оба.

– Не беспокойтесь, Сергей Александрович.

– Надо на лодке плыть, – сказал Алешка.

«Афалина» оставила нам свою моторную шлюпку. Мы ею не пользовались, чтобы зря не расходовать бензин. Но сейчас не тот случай.

Папа сунул зачем-то за пояс пистолет, и мы пошли на берег. Шлюпка лежала на песке. Тут же набежали веселые коричневые островитяне и с песнями и прыжками помогли нам столкнуть ее на воду.

Папа опустил мотор, дернул шнур стартера. Мы вышли подальше в море, чтобы не цеплять днищем рифы, обогнули остров, вошли в пролив. Все это время папа смотрел не в море, а на берег. Наверное, все боцмана искал. Глазами.

Пристали к берегу Скелета.

– Ну и где он? – спросил папа.

– Наверное, в хижине, – Алешка пожал плечами. – Ест. Он все время ест. Проголодался в одиночестве. – И заорал изо всех сил: – Гы!

Папа даже шарахнулся от него. Однако – сработало. Кусты осторожно раздвинулись – и появился Ва-ня. Но не весь, одна голова. Он долго изучал папу, потом подошел. Папа протянул ему руку. Ва-ня сначала резво отпрыгнул, затем вернулся на место и ответил робким рукопожатием.

– Чижов? – спросил папа.

Ва-ня нахмурился. Он будто что-то вспоминал. Потом его лицо осветилось улыбкой:

– Чи-жов! Гы!

– У-у-у! – сказал Алешка.

– Прекрати! – оборвал его папа. – С ним нужно разговаривать нормально. Тогда он быстрее придет в себя. А вообще ему врач нужен. – И папа еще раз спросил: – Чижов?

Ва-ня закивал.

– Теплоход «Айвазовский»? Круиз?

– Вазовски! Гы! Круизм.

– Пора домой, – сказал папа. – В Россию.

Ва-ня вдруг заплакал.

– До-мой! Мос-ква! Квар-ти-ра! Катя! Дом! – Вытер ладонью слезы. – Вазовски?

– Нет. Самолет.

– Лай-нер?

Мы были поражены, как быстро этот одичавший человек, отвыкший от человеческой речи, приходил в себя. Вот тебе и «Гы!».

Папа сделал понятный жест, приглашая Ваню в лодку. Не тут-то было. Ваня сморщился и опять чуть не заплакал.

– Табу! Ням-ням!

– Нет табу, – твердо сказал папа. – Все хорошо. Нет ням-ням.

Вот это Ваня понял совершенно. А я ничего не понимал. Говорят они с папой вроде почти нормальным языком, а по сути все вроде «Гы» и «У-у-у».

Я посмотрел на Алешку. Он внимательно слушал весь этот тарабарский разговор, но в его глазах непонимания не было. Ему было все ясно. Я дернул его за рукав. Он отмахнулся от меня, как от мухи.

– Потом, Дим! Дай послушать!

– Домой, – повторил папа. – Нет табу.

– Вещи, – ответил Ваня. – Барахло. Книга.

– Пошли.

И мы пошли в его хижину за вещами. Папа, когда мы пришли, с интересом огляделся. Улыбнулся. И сказал:

– Робинзон.

Ваня засмеялся и ответил:

– Хватит! Много люди – хорошо. Один люди – плохо. Домой! – И он стал хлопотливо собирать свои пожитки. – Нет Робинзон!

Вещей было не так много. Ваня сложил их на полу хижины. Кучка получилась: рукопись из пальмовых листьев, кастрюля, мятая и черная от копоти, чайник без носика, нож без ручки, несколько гнутых ложек, лук со стрелами, копье со страшным наконечником из акульего зуба.

Папа поднял лук, осмотрел его и сказал:

– Оставь его здесь. В Москве охота с луком запрещена.

– Охота – нет! – согласился Ваня. – Музей – да.

Здорово он стал соображать.

Алешка вдруг сказал:

– Лук, посуду и копье надо оставить здесь – вдруг кому-нибудь пригодятся.

Интересно – кому это?

Ваня бережно уложил в корзинку рукопись и чернильницу, стал складывать в плетеный мешочек красивые раковины и белые и розовые кораллы.

Папа вполголоса нам объяснил:

– Иван Чижов – знаменитый коллекционер. Ученый. Всякие редкости – его страсть.

– У меня этих ракушек, – сказал Алешка, – два мешка. Могу один ему подарить.

– Подари лучше оба, – посоветовал папа.

Мы покинули хижину и уселись в лодку.

– Табу нет? – спросил Ваня, указав на наш берег. – Ням-ням нет?

– Давно нет, – сказал Алешка.

Но копье свое Ваня все-таки прихватил.

Папа вывел лодку проливом в открытое море и направил ее к селению.

Для наших островитян возвращение лодки, да еще с новым пассажиром – это огромный праздник. Они столпились на берегу – все в венках – и, приплясывая, с нетерпением ждали нашего приближения.

Ваня заволновался.

Папа положил ему на плечо руку и сказал, раздельно и весомо:

– Все хорошо, Иван Васильевич. Это друзья. Бояться не надо.

Ваня Васильевич покивал головой, но копье все-таки притянул поближе.

К нам аборигены уже привыкли. А появление полуголого дяди Вани, длинноволосого и длиннобородого, да еще с копьем, привело их в восторг. Они тут же нахлобучили ему на голову венок, подняли на руки и понесли под баньян. И при этом что-то орали, смеялись и хлопали в ладоши.

– Нового вождя избрали, – хмуро заметил Алешка.

И он не ошибся. Дядю Ваню усадили в кресло из старой раскладушки, поднесли ему вскрытый кокосовый орех и бухнулись перед ним на четвереньки, задрав попы. Одновременно воздев руки в небо. Как это им удалось – не знаю. Алешка тут же попробовал – не получилось, только ткнулся носом в песок.

Алешин, стоя в воротах «па», мрачно наблюдал эту сцену.

– Этого нам только не хватало, – проворчал он. – Сергей Александрович, надо его постричь и побрить. Может, они тогда от него отстанут.