— Да, — сказал он, стоя в дверях. — Да, но…

— Так ты хочешь куда-нибудь пойти?

Я встала и подошла к нему.

— Поцелуй меня, — сказала я.

Хотя я ничего такого не планировала, мне показалось, что сейчас это будет уместно, и я обвила его шею руками. От него пахло мылом, потом, работой. И чем-то сладким, вроде мела. В мозгу возникла картинка: я сижу на полу на коленях, мы с Адамом рисуем… Но все исчезло.

— Поцелуй меня, — повторила я.

Обеими руками он обнял меня за талию. Наши губы встретились. Сначала еле коснувшись. Так целуют на ночь или на прощание, на публике; дружеский поцелуй. Я не разжала рук, и он поцеловал меня еще раз. Точно так же.

— Поцелуй меня, Бен, — сказала я. — По-настоящему.

— Бен, — спросила я позже. — Скажи, мы счастливы?

Мы сидели в ресторане, в котором уже бывали — так сказал Бен, я, разумеется, этого не помнила. Стены увешаны фотографиями незнакомых мне людей, видимо, местных знаменитостей, а в глубине зала печь в ожидании пиццы. Я взяла с тарелки, что стояла передо мной, ломтик дыни. Не помню, чтобы я ее заказывала.

— Скажи, — начала я. — Сколько лет мы с тобой женаты?

— Сейчас… Двадцать два года.

Звучит неправдоподобно. Так долго! Я вспомнила про свое мимолетное воспоминание сегодня днем, пока я собиралась. Цветы в гостиничном номере… Я могла ждать там только его.

— И мы счастливы?

Он положил вилку и сделал глоток сухого белого вина. За соседним столиком уселась семья. Пожилые родители и дочь лет двадцати. Бен заговорил:

— Мы любим друг друга, если ты об этом. Я очень люблю тебя.

Вот он, момент. Самое время сказать в ответ «и я тебя». Мужчины ведь всегда ждут ответа на свое признание.

Но что мне было делать? Передо мной сидел чужой человек. Любовь не может вспыхнуть за одни сутки, как бы сильно тебе этого ни хотелось.

— Я знаю, что ты меня не любишь, — продолжал он. Я этого не ожидала и быстро взглянула на него.

— Не переживай. Я ведь понимаю, каково тебе. Каково нам с тобой. Ты этого не помнишь, но у нас с тобой была большая любовь. Как в романах, понимаешь? Как у Ромео и Джульетты. — Он рассмеялся, но это вышло неловко. — Я любил тебя, а ты меня. Мы были счастливы, Кристин. Очень счастливы.

— До несчастного случая.

Он вздрогнул. Может, я сказала лишнее? Я прочитала про аварию и про то, что водитель скрылся, в своем дневнике, но не помнила, когда он мне об этом рассказал. Но это неважно, я ведь сказала «несчастный случай» — самое туманное выражение. Я решила зря не беспокоиться.

— Да, — сказал он печально. — До этого дня мы были счастливы.

— А теперь?

— Теперь? Я бы хотел, чтобы все было по-другому, Кристин. Но я не считаю себя несчастным. Я люблю тебя. Больше мне никто не нужен.

«А я? — подумала я. — Я — несчастна?»

Я посмотрела вбок, на соседний столик. Папаша держал перед глазами очки и внимательно читал заламинированное меню, а мать поправила на девушке шапку и сняла с нее шарф. Та сидела не двигаясь, уставившись в пространство, с приоткрытым ртом. Ее правая рука безвольно болталась под столом, от подбородка тянулась ниточка слюны. Мужчина заметил мой взгляд, и я быстро отвернулась; я снова смотрела на Бена, пытаясь сделать вид, что ничего не случилось. Хотя они, наверное, уже привыкли к таким, как будто случайным, взглядам.

Я вздохнула.

— Как бы я хотела вспомнить все, что случилось.

— А что случилось? — спросил он. — В чем дело?

Я подумала о воспоминаниях, которые у меня появились. Они такие краткие и мимолетные. Все, они снова пропали, сгинули. Но я успела записать их в дневник. Я знаю, что они настоящие и до сих пор существуют, правда, не знаю где. Затеряны во времени.

Я была уверена, что есть некий ключ, воспоминание, которое запустит весь механизм.

— Просто мне кажется, что если бы я вспомнила тот несчастный случай, я бы вспомнила и другие события. Возможно, не все, но многое. Например, нашу свадьбу, медовый месяц. Я совсем этого не помню. — Я пригубила вина. Я чуть не произнесла вслух имя нашего сына, но вовремя сообразила, что Бен будет удивлен, откуда я об этом знаю. — Вот бы однажды проснуться и помнить, кто я. Это было бы уже что-то!

Бен поставил локти на стол и оперся подбородком на сплетенные пальцы.

— Врачи сказали, что этого не произойдет, — сказал он.

— Но ведь они не знают наверняка, верно? Они могут ошибаться.

— Не думаю.

Я опустила бокал на стол. Он был неправ! Он поверил, что все кончено, что мое прошлое утрачено навсегда. Может, именно сейчас надо рассказать ему о своих отрывочных воспоминаниях, о докторе Нэше, о моем дневнике, обо всем?

— А мне иногда кое-что вспоминается, — осторожно начала я. Казалось, он был удивлен. — Память порой возвращается ко мне, понемногу.

Бен расцепил пальцы.

— Правда? Что же ты вспоминаешь?

— О, разные вещи. Иногда ничего конкретного. Какие-то ощущения, образы. Видения. Они похожи на сны, но слишком реальны для пустых фантазий. Думаю, это воспоминания.

Я замолчала, ожидая, что он будет с увлечением расспрашивать, попросит описать мои видения, захочет узнать, почему я считаю, что это настоящие воспоминания.

Но Бен молчал. Только смотрел на меня грустно-грустно. Я подумала про одно воспоминание, которое записала в дневник, когда он принес нам вина, на кухне нашего первого дома.

— Я вспомнила тебя, — сказала я. — Молодого.

— А что именно? — спросил он.

— Ничего особенного. Ты стоял в кухне.

Девушка и ее родители сидели совсем близко, поэтому я продолжила шепотом:

— Мы целовались. — Тут он улыбнулся. — Вот я и подумала, если ко мне пришло одно воспоминание, то могут вернуться и другие.

Он потянулся через стол и взял меня за руку.

— Но, милая, дело в том, что завтра утром ты ничего не будешь помнить. В этом вся беда. У тебя нет «фундамента» для чего-то нового.

Я вздохнула. Конечно, он был прав. Не могу же я записывать все, что со мной происходит, до конца своих дней! Учитывая, что мне еще придется каждый день это перечитывать.

Я посмотрела на людей за соседним столиком. Девушка неуклюже поднесла ко рту ложку с минестроне, обильно намочив салфетку, которую мать повязала ей на шею. Я представила себе их жизнь: тихое отчаяние, участь вечных сиделок, на что они, конечно, не рассчитывали.

«Прямо как мы! — подумала я. — Меня тоже надо кормить с ложечки. И, подобно этим родителям, Бен испытывает ко мне любовь, которая никогда не будет взаимной. Но, возможно, разница все же есть. У нас еще остается надежда».