Дэвон со смехом бросил карты.

– Я сдаюсь.

– Между прочим, мой отец изобрел разновидность виста для двух игроков. Хотите, я вас научу?

– Нет. Я и так уже остался без ламповых фитилей.

– Поверю в долг, – великодушно предложила Лили. – Подвиньтесь немного, для парного виста требуется больше места.

Он неохотно повиновался. Боль в плече стала вполне терпимой, но все тело у него затекло от неподвижности. Устроившись поудобнее, Дэвон опять принялся наблюдать, как она по-мужски быстро и решительно тасует карты.

– Что он еще изобрел?

– Ну, например, гладильный пресс с подогревом. Предполагалось, что он должен отглаживать одежду за несколько секунд.

– Он работал?

– От случая к случаю. Чаще всего одежда просто сгорала внутри. Но это еще ничего. Хуже вышло с механизмом для открывания дверей на расстоянии. Он предназначался для деловых людей, не имеющих постоянной прислуги в доме. Это было очень сложное устройство с блоками, канатами и противовесами. Если, к примеру, вы были наверху, а к вам пришел посетитель, вы могли открыть входную дверь, потянув за веревку. При первом же испытании эта штука едва не задушила кошку.

Она продолжала рассказывать истории об изобретениях своего отца, порой преувеличивая их нелепость, чтобы заставить его рассмеяться. Одна из таких попыток увенчалась столь грандиозным успехом, что Дэвон скорчился и застонал от боли, хватаясь за плечо, после чего велел ей немедленно умолкнуть.

В дверь постучала горничная, и Лили поднялась, чтобы поговорить с нею в коридоре.

– Скажи ей, что я хочу есть. Лили! Я оголодал. Пусть принесет что-нибудь посущественнее этого проклятого бульона, который ты льешь мне в глотку целыми галлонами.

Лили бросила на него взгляд, полный кроткого мученичества.

– Не подглядывайте в мои карты, пока меня не будет, – предупредила она и вышла.

Дэвон покачал головой, все еще улыбаясь. За последние четыре дня она стала ему настоящей нянькой: ухаживала за его раной, мыла и брила его, приносила ему еду. Он не смог бы сказать, что в большей степени способствовало его выздоровлению: удача, заботы Лили или скверно пахнущие припарки Кэбби Дартэвей. Как бы то ни было, глубокий порез на плече прекрасно заживал, а в последние два дня и лихорадка спала. И теперь, чувствуя себя почти здоровым, Дэвон не в силах был даже вообразить, что бы с ним сталось, если бы не Лили.

Он стал вспоминать свой разговор с экономкой, заглянувшей к нему четыре дня назад, после того как фон Рибен и Полкрэйвен наконец ушли, а Лили он отправил спать. Не успел Дэвон и рта раскрыть, чтобы сказать, что ему нужно, как миссис Хау с многозначительным и напыщенным видом объявила, что отныне она будет сама ухаживать за ним, поскольку узнала от “этой ирландки”, что его светлости немного нездоровится. Хозяин взглянул на нес с отвращением, но поблагодарил и сказал, что ей незачем себя утруждать.

– Лили присмотрит за мной какое-то время. Предупредите Трэйера. Не давайте ей никакой другой работы, пока она ухаживает за мной.

– Но, милорд…

– Почему она вечно ходит в одном и том же платье? Подберите ей форму, миссис Хау.

– ”Да, милорд, но…

– И велите Стрингеру подать мне бутылку коньяку. Немедленно. Из той партии, что мой брат недавно.., э-э-э.., приобрел в Нанте. Это все. Вы что-то еще хотели мне сказать?

Экономка сложила на груди свои по-мужски мощные руки и уставилась на хозяина пронизывающим взглядом.

– Милорд, ваша воля всегда была для меня законом, но на сей раз моя преданность вам не позволяет мне молчать. Я должна высказаться.

"Черт бы тебя побрал” (это, конечно, не вслух).

– Что ж, говорите.

– Эта девушка… Я ей не доверяю. Работу свою она выполняет сносно, но, мне кажется, она выдает себя за другую.

– Как это?

– Начать с того, что она, по моему убеждению, вовсе не ирландка. Она что-то замышляет, ей нельзя доверять. Я ее пока еще не поймала, но убеждена, что она ворует из кладовой. И еще я думаю, что рекомендация у нее поддельная. Может быть, вам стоило бы написать этой “маркизе Фроум”, если таковая действительно существует, и узнать, работала ли у нее Лили Траблфилд.

Первым побуждением Дэвона было послать ее подальше, но по зрелом размышлении он ответил:

– Я так и сделаю. – Самодовольная усмешка, промелькнувшая у нее на лице, разозлила его донельзя. – Это все, миссис Хау. Не забудьте послать ко мне Стрингера с коньяком.

До сих пор он так и не собрался написать маркизе, но решил, что непременно напишет. Хоть и по иным причинам, Дэвон Дарквелл не меньше, чем его экономка, был заинтересован в том, чтобы узнать правду о Лили Траблфилд. Он не верил в ее коварство или в то, что она ворует еду из кладовой, но чувствовал, что Лили что-то скрывает. За последние дни он несколько раз принимался осторожно расспрашивать ее, пытаясь выяснить, что за жизнь она вела до того, как появилась в Чарде и на фальшивом ирландском диалекте попросила нанять ее служанкой. Но Лили всегда давала уклончивые ответы. Откуда она родом? У нее никогда не было родного дома, ей приходилось странствовать вместе с отцом. Когда он умер? Не так давно. А ее мать? Много лет назад. Где училась сама Лили? Всюду понемногу. Когда она была маленькой, отец нанял ей приходящего учителя, какого-то студента колледжа, ну, а потом она училась по книгам. Откуда у нее такие изысканные манеры? Она сделала вид, будто ужасно польщена, услыхав такой вопрос, но ответила лишь, что с детства была наделена способностью к подражанию и лишь пыталась как можно достовернее воспроизводить манеру своих благородных хозяек. Значит, до вдовствующей маркизы она служила у кого-то еще? О, да, до маркизы были и другие. Кто именно? Где? Разные люди в разных местах. И все они либо умерли, либо путешествуют, либо переехали.

Он не поверил ни единому слову.

В этот момент Лили вернулась в комнату. Ее серое канифасовое платье, – разумеется, лишенное всяких признаков кокетства, было, по крайней мере, чистым и целым, без заплат. Однако ему хотелось увидеть ее одетой в нечто более изысканное. К примеру, в шелк, бархат или атлас. Хотя, пожалуй, больше всего, хитро усмехнувшись, подумал Дэвон, ей пошла бы кожа. Ее собственная кожа.

Выражение его лица заставило ее насторожиться.

– Вы заглядывали в мои карты?

– Да. И увидел, что у тебя опять на руках все козыри, так что я сдаюсь. Лили, я одеревенел, как бревно, пойди сюда и разотри мне спину.

Лили прищелкнула языком и со строгим видом собрала разбросанные карты, ворча себе под нос, что не потерпит жульничества. Однако подобным образом она лишь пыталась скрыть волнение, вызванное его просьбой. В последнее время хозяин требовал растираний по несколько раз в день, и девушку смущала возникавшая при этом между ними близость. Впрочем, нет, больше всего ее поражало то огромное, ни с чем не сравнимое удовольствие, которое процедура растирания доставляла ей самой. Последние несколько дней стали для Лили настоящей идиллией, чудесным избавлением от тяжелой и нудной работы по дому, от одиночества, на которое обречен всякий, кто вынужден скрывать свое истинное лицо. Она и не подозревала, как сильно изголодалась по обычному разговору, по возможности побыть самой собой. Конечно, Дэвон был выше ее во всех отношениях, но, уж во всяком случае, он был ближе к ней по образованности и светским манерам, чем Лауди. Лили была общительна, как и ее отец, поэтому долгие недели навязанного ей молчания и одиночества поневоле подействовали на нее угнетающе, зато общение с Дэвоном за последние несколько дней буквально воскресило ее. Он бывал холодным и замкнутым, часто впадал в раздражительность или в мрачную тоску, но за воздвигнутой им вокруг себя крепостной стеной Лили иногда различала проблески доброты и человечности. Он доверял ей – это было для нее главным источником радости. Каким-то необъяснимым образом они стали почти друзьями.