Эмиль Кунце относился к Рудольфу, который обращался с ним со снисходительной небрежностью тринадцатилетнего к десятилетнему, с фанатичным восхищением. Не только Эмиль, весь дом Хартманнов и все соседские мальчишки безропотно признали господство Рудольфа. Он был высок для своего возраста, сильный, красивый, умный и упорный. Слово похвалы от него было равносильно медали за отвагу, его порицание — все равно что ссылка в Сибирь. Под его предводительством начиналось большинство детских проделок: крали яблоки в соседнем саду или запускали тайно выдру в садовый пруд с золотыми рыбками. Когда Рудольф поступил в кадетский корпус в венском Нейштадте, чтобы идти по стопам своих предков, все предсказывали ему блестящую военную карьеру.

С этого времени Рудольф больше не участвовал в детских проделках. В своем кадетском мундире он выглядел особенно красивым и повзрослевшим и играл со взрослыми в теннис. По вечерам его часто видели с элегантными дамами, которые были вдвое старше его. Он больше не проявлял к Эмилю никакого интереса, разве что иногда подтрунивал над ним. Однажды под вечер, когда Эмиль убирал кресла в саду, Рудольф последовал за ним в сарай, запер дверь и приказал раздеться. Мальчик подчинился как под гипнозом. То, что последовало за этим, он никогда не мог выкинуть из памяти. Он понимал, что с ним произошло, однако чувство обожания делало невозможным оказать хоть какое-то сопротивление. Идол потерял в его глазах святость, но приобрел над ним еще большую власть.

То, что произошло в сарае, повторялось в течение лета много раз. Но, несмотря на это, Рудольф по-прежнему не замечал его, а при редких встречах, когда они разговаривали друг с другом, был совершенно равнодушен, и это усиливало муки Эмиля.

Следующей зимой Рудольф попал в военный госпиталь с аппендицитом и был прооперирован.

Поскольку фрау Хартманн в тот день, когда Рудольфа должны были выписать из госпиталя, чувствовала себя нездоровой — она, как и все женщины ее круга, проводившая каждый месяц два дня в постели, послала фрау Кунце в госпиталь привезти Рудольфа домой.

Эмиль сопровождал свою мать. В коридоре госпиталя они никого не встретили и прошли прямо в палату к Рудольфу. Окна в палате стояли открытыми, а Рудольф — они поняли, что это был Рудольф, — лежал на кровати, накрытый белой простыней, из-под которой выглядывали только его босые ноги. Фрау Кунце приподняла край простыни с его лица. Кричать ей было не свойственно. Она накрыла снова лицо мертвого юноши, перекрестилась, прошептала короткую молитву и пошла искать врача.

Эмиль остался возле трупа. Его первой реакцией был неописуемый ужас, второй — чувство облегчения и свободы. Но тут же мальчика охватило чувство вины, которое преследовало его месяцами и даже годами, переходя иногда в пульсирующие, подобные мигрени головные боли.

После смерти Рудольфа самым близким существом для Эмиля стал ирландский сеттер. Собака отвечала на привязанность своеобразно — она играла с другими детьми, ласково виляя хвостом приветствовала взрослых, но принадлежала одному Эмилю.

Кунце было девятнадцать, когда пес умер от старости. С тех пор этот дом перестал быть для Эмиля родным, а только тем домом, в котором, кроме других людей, случайно жила и его мать.

Кунце приехал в Вену во втором часу ночи. На вокзале он взял такси и попросил отвезти его в переулок Цаунергассе. Шофер был не в восторге от собаки. Он боялся за свой «панхард» выпуска 1907 года с обтянутыми красным плюшем сиденьями, который он недавно купил у одного графа. Он осторожно осведомился, не линяет ли собака.

— На это мне никто еще не жаловался, — вполне правдоподобно ответил Кунце.

Кунце телеграммой предупредил Розу о своем приезде. В доме не спали и ожидали его. Он не был дома почти целую неделю. Кухарка пожарила курицу, а в печи дозревало шоколадное суфле. Едва услышав поворот ключа в замке, Роза стремглав бросилась в прихожую, помогла ему снять плащ и взяла палаш и фуражку.

— Ангел мой, как я по тебе соскучилась! — прошептала она, и Кунце оказался в ее мягких, теплых и душистых объятиях. Тут вдруг она увидела Тролля и вскрикнула: — А это что такое?

— Это собака, — ответил он. Иногда ему доставляло тайное удовольствие ее подразнить.

— А он чистоплотный?

— Должно быть. Он воспитан как военная собака. — Кунце отпустил Тролля с поводка. — Мы с ним хорошо прогулялись перед домом. Твои ковры, думаю, будут в безопасности.

Он прошел в свой кабинет, Роза и Тролль шли следом. Роза позвонила горничной и распорядилась подать господину капитану ужин. Кунце расстегнул крючки мундира и уселся за свой бидермайеровский длинный стол, за которым он обычно ужинал один. Собака растянулась на любимом бухарском ковре Розы. Роза страдальчески посмотрела на это и спросила:

— А он не линяет?

— Меня уже сегодня об этом спрашивали! — ухмыльнулся Кунце. — Честно говоря, я не знаю!

— Откуда он у тебя?

— Это долгая история.

Кунце рассказал Розе все в двух словах, и она успокоилась.

— Ты меня так напугал, я думала, что ты его привел насовсем. — Теперь, когда опасность миновала, она снова осмелела. — Для пса будет лучше поспать сегодня в прихожей.

— Но там же не отапливается.

— Собакам лучше спать на холоде.

Кунце без видимых причин начал злиться.

— Откуда ты знаешь? У тебя хоть раз была собака?

— Ну и что? Я скажу кухарке, чтобы она нашла старое одеяло. Мы постелим ему в углу.

Одеяло постелили, но Тролль забрался на кровать Кунце и свернулся у него в ногах. Он линял, причем очень сильно. Утром по дороге на службу Кунце отвез его в ветеринарный институт. Он рассказал дежурному профессору, на предмет чего должна быть обследована собака, попросил, чтобы псу отвели просторную клетку, и обратился к вахтеру, дав ему чаевые, с просьбой позаботиться о собаке.

В утренних газетах на первой полосе сообщалось об аресте Дорфрихтера. В заметках об этом было мало фактов и много предположений. Военное министерство опубликовало краткое сообщение, поэтому репортерам пришлось дать волю фантазии. Одни представляли Дорфрихтера как злодея, другие считали его жертвой. Но везде военные власти обвинялись в излишней таинственности, которой было окутано это дело.

По дороге на службу в гарнизонный суд Кунце везде видел очереди у газетных киосков. Посетители кафе растягивали свой завтрак и ждали новостей из следующих выпусков газет. Уже ходили слухи, что Дорфрихтер вообще шпион, анархист, садист и участник заговора против монархии. Все выглядело так, как если бы вовсе не убийство привело в волнение весь город.

В конце рабочего дня капитан Кунце получил приказ явиться на следующее утро в шесть часов в замок Шёнбрунн на аудиенцию к кайзеру Францу Иосифу. Приказ был доставлен майором канцелярии кабинета императора.

— Его Величество с присущей ему тактичностью принял во внимание, что вы, вероятно, рано не встаете. Поэтому Его Величество не настаивал, чтобы вы доложили о себе уже в утренние часы, — сказал майор. Даже намека на улыбку не было на его лице с темно-русым подобием императорских усов.