Когда слуга в сотый раз перезаряжает арбалет, я понижаю голос до шепота.

– Куда ведет эта дверь? – я наклоняю голову.

– Это мужская казарма, миледи, – так же тихо отвечает слуга.

Мужские казармы. Если мне понадобится больше информации о Найле, я, скорее всего, найду ее именно там. Мой мозг лихорадочно работает – как заставить Кеннан освободить меня на этот день.

Я отваживаюсь бросить взгляд в ее сторону. Кеннан опускает чашку на блюдце, злобно сверкая глазами.

– Ты не закончишь, пока я не скажу, – ее голос раскалывает тишину, как удар хлыста. Я тяжело дышу сквозь зубы и поднимаю арбалет. Боль в моих руках возобновляется.

Возможно, я могла бы просто убежать и надеяться на лучшее…

Ты никогда ничего не продумываешь. Голос Фионы шепчет у меня в голове. Я незаметно киваю. Я в замке. Импульсивные выходки здесь мне не помогут. Я не могу позволить себе рисковать.

Если я хочу проникнуть в мужскую казарму, мне нужен план.

Я натягиваю старую белую рубашку поверх тренировочного костюма и заправляю волосы за воротник. Небольшая маскировка, но вполне достаточно, чтобы сойти за слугу. А слуги невидимы для бардов. Если те и смотрят на них, то так же, как смотрят на всех простолюдинов – с холодной отстраненностью.

Солнце еще не взошло, когда я пробираюсь по темным коридорам. Факелы уже догорели, часовые сменяют друг друга. Те немногие, кого я вижу, слишком погружены в утреннюю дымку, чтобы заметить странное поведение заблудшего слуги. И это хорошо, потому что я обнаруживаю, что плутаю в темных коридорах, проходя мимо тех же бра и закрытых дверей, мимо которых я проходила всего несколько минут назад.

Когда Равод вел меня в мою комнату, планировка замка казалась обширной, но логичной. Но в одиночестве, в пыльной тишине раннего утра, стены вокруг, кажется, колеблются и сдвигаются, и беспокойство начинает дрожать внутри. Вероятно, это была не такая уж и хорошая идея. Раздается мерный гул пения – некоторые охранники, должно быть, никогда не отдыхают, потому что, когда все остальное молчит, можно услышать их пение независимо от часа дня или ночи.

Я стараюсь внимательнее прислушиваться к ритму, чтобы успокоить свой ум, но тихий звук сопения прорывается сквозь пение. Тихий всхлип. Крик о помощи, почти неслышный, как будто приглушенный дверью где-то далеко в коридоре.

Киран. Это плачет Киран. Он совсем один и нуждается во мне. Глупо, но я не могу избавиться от этой мысли.

Я спешу по коридору и толкаю дверь, откуда доносится звук, но там никого нет. Звук пропадает, и я остаюсь одна в пустом холле. Мне остается только гадать, не померещилось ли мне это в моем одиночестве. Мой брат. Киран. Мертв уже почти пять лет.

Что с тобой, Шай?

Эмоции сжимают мне горло, когда я толкаю другую дверь. Я выхожу на одну из террас, выходящих на тренировочную площадку. Я вздыхаю с облегчением и хватаюсь за перила балкона, пытаясь взять себя в руки.

Тренировочная площадка в этот час выглядит как призрачное, исчезнувшее озеро. В угасающем угольном небе все еще мерцают несколько звезд.

Я соскальзываю по лестнице с террасы и выхожу на площадку; мои ноги почти сводит, когда я пытаюсь пробежать через нее. Я слишком измучена и истощена, чтобы сделать что-то большее, чем совершить легкую пробежку вниз к стрельбищу, лестница, ведущая вниз по склону утеса, выглядит еще более предательски в предрассветной темноте. Мне кажется, что я спускаюсь в бездну тумана.

Я занимаю место, которое ранее заметила за одной из мишеней, вне поля зрения, но с четким обзором двери в казарму. Я успокаиваю дыхание и жду. Дверь открывается вскоре, и барды выходят, некоторые в одиночку, другие небрежно болтая друг с другом, по пути в трапезную на завтрак, давая мне достаточно времени, чтобы осмотреться.

Рыжие волосы Найла сразу заметны, слегка растрепаны после сна. Он зевает.

– Снова возвращаешься в поле? – спрашивает его бард.

– Ты же меня знаешь, – смеется в ответ Найл, поправляя сумку на плече, – я не могу оставаться в замке слишком долго, не хочу сойти с ума.

Значит, он покинет замок, чтобы собрать больше десятины или рекрутов. Или причинить еще больший вред другим невинным жертвам.

Я рискнула выглянуть из-за мишени, наклонив голову, чтобы взглянуть на ноги Найла.

Кинжала по-прежнему нет.

Судя по тому, что я видела, барды выставляют кинжал напоказ почти как знак почета. То, что Кеннан и Найл отказываются носить их, независимо от причины, в лучшем случае необычно, а в худшем – запретно.

Я ныряю обратно в укрытие, ожидая, пока шум в столовой утихнет. Когда последние несколько бардов проскользнули через дверь, я жду еще несколько минут, чтобы убедиться, что дорога чиста.

Дверь в казарму не заперта. Попасть внутрь оказывается самой легкой частью плана. Теперь я должна найти комнату Найла и все, что может послужить доказательством, прежде чем кто-нибудь найдет меня. Возможно, он ведет список своих деяний и побед. Может, я найду окровавленный рукав или гондольского быка, которого забрали из нашего дома. Что-то. Что-нибудь.

Дверь ведет в большую общую комнату из темного камня. Удобные кресла и несколько столов, заваленных кубками, бутылками вина и картами, заполняют пространство. Эти помещения гораздо больше, чем те, где живут женщины, что вполне логично, ведь нас совсем немного. Воздух здесь пахнет пеплом и мускусом. На стенах висят чучела голов различных животных. Олень, койот, волк, даже горный лев. Голова льва висит на самом видном месте, над большим каменным камином.

Лестница ведет на площадку в дальнем конце комнаты, и я поднимаюсь наверх, стараясь ступать тихо на случай, если там кто-то еще есть. Когда я достигаю вершины, передо мной возникает еще одна дверь.

На секунду я разрываюсь между огромным удовлетворением от того, что мне удалось добраться до казармы, и тревожной неуверенностью, найду ли я когда-нибудь здесь то, что ищу, – слишком много всего нужно искать. Основное пространство комнаты отведено под военные двухъярусные кровати, расставленные широкими рядами. В изножье каждой кровати стоит сундук для личных вещей. Дальше – каменные кабинки, каждая с матерчатой перегородкой.

Сейчас я рада, что не мужчина.

Стряхнув рассеянность, я начинаю ходить между рядами коек. Нервы и разочарование плотно скручиваются в животе. У меня мало времени.

В дальнем конце комнаты есть еще один камин. Эта комната не освещена, и я не сразу замечаю маленькую фигурку служанки в черно-белой одежде, которая, склонившись над ним, энергично подметает.

Мое сердце замирает, и я крепко сжимаю иголки, стараясь не дышать. Я делаю шаг назад, но, к моему удивлению, каблук моего ботинка натыкается на ближайший столбик кровати. Звук с таким же успехом мог быть гудком, пронзающим воздух, и я, спотыкаясь, падаю на пол между кроватями.