– Дурдом – он и есть дурдом, – беззлобно констатирует Ванюша, отключая российское телевидение (попался как раз «Парламентский час»), и принимается шарить по местным программам в поисках новостей.

Окна выходят на акварельно-голубую громаду вулкана Тейда – высшей точки Канарского архипелага: Робингуд при выборе отеля категорически заявил, что вид из номера может быть любым, хоть на городскую свалку, – но только не на море: «Некоторое время я желаю видеть воду только в ванне!» Атаман блаженно раскинулся в кресле с бокалом пива в руке; на передвижном столике перед ним – почти опустошенная уже упаковка испанского «Сан-Мигеля» (ну откуда, скажите, в винной до мозга костей стране взяться приличному пиву? – а вот поди ж ты!) и нарезка испанского же, прозрачного как вишневое варенье, хамона. Подполковник смакует совершенно черное, лишь по хрустальной огранке бокала опалесцирующее красным тинто, закусывая его ломтиками пахучего лимбургского сыра; выбирая сыр, он столь долго и тщательно перечислял кельнеру ТТХ искомого продукта, и привел тем гостиничного халдея в такой благоговейный трепет, что Ванюша из любопытства подошел было нюхнуть – после чего, переменившись в лице, пробурчал, что, дескать, было дело, служил как-то у него во взводе один Мустафа, у которого от ног воняло, хоть топор вешай, но чтоб ТАК… Самому-то ему пришлось ограничиться бутылкой безжизненного, как лапландские ледники, шведского «Абсолюта», банкой переуксусенных до полной потери хрусткости польских огурцов и черным хлебом – отчего-то голландским, порезанным на ломтики, каждый из которых завернут в отдельный целлофан (ну чисто реклама безопасного секса!) и стоит заметно дороже шоколадного торта; выяснив же по ходу дела, что сала здесь не найти ни за какие деньги – не, в натуре ни за какие! – Ванюша получил долгожданный повод поупражняться в красноречии на предмет спектрального класса тех звездочек, что в изобилии осеняют фасад их отеля.

…Путешествуя между каналами-Отражениями (все они, в точности как и у нас, забиты под завязку сникерсно-памперсным мусором вперемежку с американо-мексиканским «мылом»; спорта, правда, побольше), Ванюша натыкается наконец на программу новостей. Про события на Карибах сообщают скороговоркой полнейшую невнятицу; самое смешное, что это не есть продуманный пиар, просто Остров, вместе со всеми прочими событиями дня, растворился в густой тени, отбрасываемой «Томагавком», что застрял в стене Белого дома, как… господа гусары, ма-алчать!!

На экране всё утро мелькали означенный «Томагавк», отснятый со всех мыслимых ракурсов (кое-кто даже сумел прочесть начертанную на его корпусе надпись «…ИЗ ЛЫЦКА» – которая, правда, после соответствующего самоущипывания и промаргивания неохотно обращалась в банальное «US NAVY»), и смазанная фотография, на которой видна свешивающаяся из-под медицинской простыни рука с пристегнутым к запястью ядерным чемоданчиком (успевший за считанные часы озолотиться на три жизни вперед папарацци кокетливо сулил навсегда порвать с позорной профессией, сменить сексуальную ориентацию на традиционную и вообще «обратиться сердцем к Господу»); это уже была набившая оскомину банальность. Настоящие новости, обновляемые ежечасно, в режиме фронтовых сводок, шли лишь в сопровождении нового национального символа – пухломорденькой брюнетки с чуть косящим левым глазом. За час, прошедший с предыдущего выпуска, она успела подписать еще два полуторамиллионных контракта – на использование своего брэнда в рекламе вибраторов («Так мне спокойнее!») и надувных секс-кукол («Так тебе спокойнее!»), продать эксклюзивные права на издание своих будущих мемуаров «Random Haus» (обошедшему на вираже «Harper & Collins»), а также вчинить судебный иск партнеру – в компенсацию морального уродства… тьфу! – ущерба.

– …Чевой то я не въезжаю… – чуть встряхивает головой Ванюша. – Он-то чем виноват?

– Тем, что у него есть деньги, чем же еще… – пожимает плечами Робингуд.

– Не, я в смысле – статью-то какую она ему шьет?

– Ах, это… Ты прям как нездешний – был бы человек, а статья найдется! Она уже подрядила пару лучших адвокатов, и те нарыли, что он ее пялил «в ненадлежащим образом оборудованном помещении, что создавало потенциальную угрозу жизни и здоровью…», ну и так далее; помещение, короче, не было рассчитано по ТТХ на прямое попадание «Томагавка», а он ее об этом не уведомил под расписку, прежде чем юбку задирать. И привет!..

– Да кто ж может в здравом уме на такое закладываться, что ракета – и в Белый дом!..

– Ну, это его проблемы. Точнее – его адвокатов…

– Постой-ка! – озаряется Ванюша. – Так это ж типа как наша разводка! Ну, адвокаты – они его с ней разводят, а бабки потом пополам, чем бы ни кончилось!

– Реальная схема прокрутки бабок чуть сложнее, – усмехается Подполковник, – но общий принцип работы американского правосудия ты уловил очень точно.

– И сколько ж она из-под него хочет?

– Одиннадцать лимонов.

– Баксов?! – глуповато переспрашивает Ванюша, и после секундного общего молчания («Ну не „зайчиков“ же лукашенкиных!») выносит вердикт: – Беспредел! Полный беспредел! А он козел будет, если заплатит: эту стерву-беспредельщицу за десятую часть тех денег можно заказать… да что я говорю – за десятую: за три процента!

– Кому заказать-то? – прищуривается Робингуд.

– Ну как, братве тамошней… Чего они, совсем что ль мышек не ловят? Такие бабки мимо рук плавают… Помнишь, ты еще рассказывал, как какой-то негр у «Макдональдса» лимон отсудил, когда его кофем облили?

– Бабки те, Ванюша, – назидательно произносит Подполковник, – с самого начала принадлежат юристам, а прочему населению – ну, лохам – их дают только в руках подержать. Это еще Дон Корлеоне говорил: «Один законник с портфелем награбит больше, чем десять громил с автоматами» – читай классику… Юристы – это и есть самая крутая тамошняя братва. Их девять миллионов с гаком, понял? И у каждого сын, а то и не один…

– Типа нашего? – и Ванюша опасливо кивает на телевизор.

– Кто как… «И на е бывает, и на ё бывает»…

– Вот ведь, блин! А я-то всегда думал, что вреднее наших чиновников никого на свете нету…

– Как говаривал классик соцреализма товарищ Маяковский, – усмехается Подполковник, – «оба Луя приблизительно в одну цену».

Чип с девушкой сидят за столиком на открытой веранде ресторана, нависшей над жесткой субтропической зеленью сада. Ранний вечер сменяется поздним; внутренний свет, мерно утекающий из небесного свода, чья синева меняет оттого оттенок с лазури на кобальт, начал уже высачиваться наружу разгорающимися звездочки.

– Смотри-ка, – девушка указывает взглядом в сторону выхода на веранду. – Александр Васильевич с дамой…

Чип скашивает глаз – любопытно, конечно, но не станешь же так вот прямо пялиться! – однако предосторожности сии оказываются совершенно зряшными: девушка и Подполковник успели уже обменяться церемонными приветствиями. Почему-то лишь теперь становится заметно, с каким удивительным изяществом он движется: если не приглядываться специально, и в голову не придет, что человек на протезах. Спутница его именно что дама: испанка где-то за тридцать пять, чей облик немедленно воскрешает в памяти высокие шитые жемчугом воротники и полуночный перезвон толедских клинков на укромной поляне под монастырской стеной.