Робингуд и Кусто уважительно пожимают руки:

– Рад видеть тебя в добром здравии, Сережа – а то всякие слухи ходили…

– Затем и ходили, – ухмыляется подводник. – Очень удобно некоторое время не числиться по здешним ведомостям на получение довольствия.

Лезет в стенной шкафчик за коньяком, и тут ему на глаза попадаются тихонько сидящие в уголке, прижавшись друг к другу, Чип и девушка. Тогда моряк запускает руку поглубже и извлекает шампанское:

– А это, как я понимаю, и есть та самая Принцесса, похищенная Драконом, и ее верный Рыцарь? – точными, выверенными движениями расставляет на столике стаканы, артистически выстреливает пробкой (между прочим, не пластмассовой, а настоящей корковой) и делает широкий приглашающий жест: – К столу, господа! Я полагаю, самое время выпить за воссоединение семьи!

Господа офицеры чинно чокаются и с энтузиазмом переходят ко второму тосту: «За здоровье прекрасных дам, господа, и за самый яркий бриллиант в этой диадеме…» – с локтя; тематика застольной беседы плавно выруливает на похищение Елены Прекрасной («Эх, господа, мне б сейчас Парисовы годы…») со всяческими иными античными параллелями и иллюзиями, по большей части фривольного, но вполне пристойного характера. Девушка – о чудо! – наконец-то начинает улыбаться по-настоящему, а Чип, напротив того, мрачнеть – явно прикидывая, сколь далеко его Ёлка склонна зайти в утверждении собственного тезиса о ревности как лучшем цементе для семейного дома. Ванюша пьет коллекционное шампанское как микстуру средней противности – надо так надо, и дисциплинировано избегает пялиться на шкафчик с капитанским коньяком. Подполковник, приподняв бровь, изучает этикетку:

– «Дом Периньон» – в этой глуши? Однако… Часом, не в Майями брали?

– Точно так. А где тут еще найдешь приличную выпивку?

– Само собой…

Тут Кусто бросает взгляд на часы, галантно извиняется перед обществом и отбывает, прихватив с собой Робингуда – потолковать о делах. Девушка с интересом глядит на Подполковника:

– А почему вы спросили его про шампанское, Александр Васильевич?

– Просто я знаю ребят, что гонят в Майями этот самый «Дом Периньон», – рассеяно отвечает тот, явно думая о чем-то своем. – Да вы пейте спокойно, Елена: людей, что отличат его от настоящего, найдется не так уж много…

Потом оборачивается к Ванюше и как бы между делом интересуется:

– Кстати, после всех этих перекладных – как у нас насчет оружия?

– Никак, товарищ подполковник. Вообще-то – я сам по себе оружие…

– Это правильно, – всё так же рассеяно кивает Подполковник.

– О чем это вы, товарищ подполковник?

– Так… Мысли вслух.

Робингуд и Кусто шагают по коридорам субмарины, направляясь к центральному посту (центральный пост на подлодках, если кто не в курсе – это по типу как капитанский мостик на надводных кораблях).

– Круто ты, как я погляжу, развернулся, – вертит головой спецназовец.

– Это ты про посудину? – так она не моя, – хмыкает подводник. – Я – не ты, из меня хозяина заводов, газет, пароходов не вышло. Как был командиром корабля на твердом жаловании, так и остался, только что жалованье повыше… не буду говорить, во сколько раз.

– Так хозяин всей этой лавочки – не ты?

– Нет, конечно. Я контрактник – такой же, как твои парни, что летают в Анголе и Конго. А с хозяином сейчас познакомишься… ну, не с самим, конечно, а так, с приказчиком.

Растворяет дверь; в помещении центрального поста их ожидает крутой парень латиноамериканской наружности, вполне себе мачо; широкоскулое лицо его выдает заметную примесь индейской крови. Он учтиво приветствует Робингуда – на хорошем русском, только согласные произносит с неистребимой испанской жесткостью:

– Приветствую вас и ваших товарищей на борту нашей субмарины, майор Радкевич. Считайте себя гостями Медельинского картеля и лично председателя его правления сеньора Эскобедо.

– Между прочим, мы с вами могли встречаться в России. Нет-нет, не сейчас, а в те, героические, времена, – слово «героические» мачо произносит со странной интонацией, в которой причудливо смешаны ирония, ностальгия и еще что-то еще, трудно определимое словами. – Я ведь с 13 лет сражался в отрядах М-19. Говорят, мы были «марксистами»… не знаю. Индейцы – люди темные, в моей деревушке было принято так. Потом я учился в Москве, в Лумумбарии – вы будете смеяться, но на врача… не доучился – надо было возвращаться партизанить. Потом опять оказался в России – теперь уже меня учили воевать не абы как, а всерьез, инструктора из спецназа ГРУ… Так что вы вполне могли бы оказаться одним из моих учителей – по стрельбе, я не путаю?

– Весьма возможно, – вежливо кивает Робингуд. – А что было потом?

– Потом – как обычно. Ваша страна продала нас оптом – вместе со всеми прочими союзниками и попутчиками… Впрочем, что я говорю – продала! Сдавать союзников – дело обычное: «бизнес есть бизнес», «ничего личного» и всё такое, – но у России во всём свой, особый путь, верно? Вы ведь не скаредные гринго, чтоб продавать друзей – вы их сдали за так, а иных еще и с приплатой; я так понимаю, в этом и состоит широта русской души?

– Да, это было ошибочное решение, – вновь кивает Робингуд. – «Это хуже, чем преступление, это – ошибка». Я – увы! – вопреки обыкновению, не участвовал в том заседании Политбюро; не помню точно – то ли катался на виндсерфинге в Гонолулу, то ли лежал под капельницей в клинике Института тропической медицины с висцеральным лешманиозом, он же – «лихорадка дум-дум»… Может быть, мы закончим с лирическими воспоминаниями и перейдем к делу?

– Никаких дел, собственно, нет, сеньор Радкевич: поверьте, ни у кого и в мыслях нет склонять вас к сотрудничеству или требовать ответных услуг, уперев наган в поясницу – ваше отношение к нашему бизнесу ни для кого не секрет… Однако ликвидировав этого упыря-беспредельщика, мистера Бишопа, вы оказали Картелю неоценимую услугу – а мы не привыкли оставаться в долгу, это вопрос принципа; будем считать, что мы с вами в расчете, о'кей? Ваш сеньор Викентио связался через посредников с сеньором Эскобедо, и наша субмарина, возвращаясь с задания в американских территориальных водах, эвакуировала вас – вот и всё.

– Есть лишь одна проблема, она касается яхты «Птицелов», – продолжает мачо; а поскольку собеседник всем своим видом демонстрирует полнейшее незнакомство с этим названием, он, вздохнув, пускается в более подробные объяснения: – Похоже, вам тогда крупно повезло, что вертолет упал в море. На яхте вас уже ждал американский морской спецназ под началом лейтенанта Кларка. Они требовали от капитана, чтобы он сдал контрольные фразы для радиообмена с вами; капитан предпочел умереть… Не знаю, как у вас, а у нас в таких случаях положено обеспечить семью погибшего…

– Нет вопроса. Но у нас положено не только это, – тон Робингуда абсолютно бесстрастен, слова – как ледяные кубики из фризера, которые он задумчиво складывает во фразу-башенку. – Капитан Сатирос был абсолютно чист по любому закону, и его убийство – это БЕСПРЕДЕЛ. А БЕСПРЕДЕЛЬЩИКОВ – хоть в наколках, хоть в погонах – надо гасить, иначе жизни не будет вовсе… У вас есть какая-нибудь информация на этого самого Кларка?