Здание одноэтажное, хотя видно, что в прежние времена здесь имелся и второй этаж. Дом многократно перестраивали, и теперь комнаты просторные, с высокими потолками и побеленными балками перекрытия, расположенными крест-накрест. Освещение потолочное. Пол сделан из светлого дуба, с чередованием широких и узких полос.

Между кухней, гостиной и столовой нет перегородок, но они спланированы и задуманы таким образом, что ошибиться в назначении каждого помещения невозможно. На кухне стоит длинный гранитный стол, в центре которого находится миска со свежими овощами и фруктами. Обеденный стол сделан из клена, и за него можно усадить человек шестнадцать, не меньше. Гостиную украшает каменный камин с газовой горелкой. Однако бросается в глаза не он, а огромный телевизор с плоским экраном, закрепленный на стене между двумя венецианскими окнами. На книжных полках множество книг, журналов, дисков с фильмами и играми. Лампы из цветного стекла на туалетных столиках в стиле Фрэнка Ллойда Райта великолепно сочетаются с торшерами. В углах стоят вазоны с растениями, шторы сделаны из гофрированной ткани в стиле Уильяма Морриса. Картину дополняет мерцающая, слегка позвякивающая бабочка, подвешенная по центру высокого потолка.

Короче говоря, я сама не прочь тут поселиться.

– Значит, девочки живут здесь? – уточняю я. Натали подходит к столу и выдвигает стул.

– Да. По четыре в каждой комнате. – Натали направляется на кухню и, достав из хлебницы несколько ломтиков, помещает их в огромный тостер.

– Когда вы заговорили о жилом помещении, я решила, что оно располагается над конюшней.

– Вполне резонное предположение, но у меня иная планировка. Раньше здесь находился дом директора завода.

– Простите, какого завода?

– Первоначально это была собственность компании «Клаас».

– «Клаас»? Та, что производит маринованные огурцы?

– Именно так. Мой брат возглавляет компанию, а я владею большим количеством акций.

Теперь понятно, почему деньги не являются для Натали проблемой. Никак не могла предположить, что знаменитая наездница Натали Дженкинс имеет непосредственное отношение к консервированию маринованных огурцов.

Впрочем, еще недавно я и представить не могла, что буду сидеть с ней за одним столом и подписывать согласие на участие Евы в соревнованиях по среднему уровню, а также кучу других бумаг. А сами соревнования начинаются через две недели, и выступать дочери предстоит на строптивой лошади, с которой еще не удалось справиться ни одному наезднику, и никто не сумел удержаться в седле дольше шести минут.

– Миссис Циммер, – осторожно покашливает рыжеволосый двенадцатилетний мальчик по имени Кевин, который скачет мимо меня на Тассе, – может, пора заканчивать?

Кевин держится руками за переднюю луку, опасно наклонившись вперед. Ему стоит большого труда приподняться в седле.

Я отрицательно качаю головой, стараясь сориентироваться, как долго идет урок.

А тем временем шесть учеников из вечерней группы, что занимается по понедельникам, гарцуют вокруг меня кентером. Лошади тяжело дышат, а лица людей налились кровью. Смотрю на часы и понимаю, что переусердствовала.

– О господи! Конечно, переходите на шаг. Марина, откинься назад и держись глубоко в седле. Вот так. – Внимание привлекает подозрительное шевеление слева. Повернувшись, вижу, как Блюпринт вытанцовывает со стороны ограды. Вот он вытягивает и опускает шею, явно намереваясь козлить.

– Эйми! Не позволяй ему этого! Подтяни голову вверх, слышишь, Эйми! Вверх! Ох, черт! – Но Эйми скользит в сторону, а потом несется карьером через манеж. Я бегу следом и кричу: – Эйми, тяни за повод! За повод! Дергай сильнее! Хватайся одной рукой за гриву и…

Поздно. Эйми с глухим стуком падает на землю.

Со всех ног несусь к ней, стараясь по стуку копыт, храпу и хлопанью стременных ремней определить местонахождение Блюпринта.

Вот он скачет прямо перед моим носом. Надо бы ухватиться за поводья. В последний момент я отказываюсь от этой мысли, так как можно сильно повредить плечо. И тут же жалею, что упустила хорошую возможность. Поводья сейчас переброшены через голову лошади, и если Блюпринт запутается в них ногой, ему конец.

Эйми лежит на спине с поднятыми вверх коленями, ее лицо сморщилось и покраснело.

– Господи! – Я опускаюсь на колени рядом, вожу дрожащими руками возле ее лица, стараясь не прикасаться. – Эйми, ты меня слышишь?

– Эйми! – кричит перепуганная мать девочки.

Она выбежала из комнаты отдыха и, оставив распахнутыми настежь обе двери, несется вихрем на манеж. А я беспомощно верчу головой по сторонам. Вот-вот начнут съезжаться родители учеников с младшими отпрысками, и нам для полного счастья не хватает только обезумевшей лошади, скачущей по конюшенным проходам.

К счастью, Блюпринт неожиданно останавливается за спиной у лошади черно-белой масти по кличке Домино, которая вовсе не рада такому соседству и недовольно прижимает уши. Домино с подозрением косится на беглеца, но с места не двигается.

Блюпринт, вытянув шею, обнюхивает круп Домино и всхрапывает. По его телу, от головы до стременных ремней, пробегает дрожь. Теперь уже не важно, что именно вызвало приступ агрессии, главное, лошадь потихоньку приходит в себя.

Я переключаю внимание на Эйми. Девочка сидит, уткнувшись лицом в колени, а Шерри, ее мать, дюйм за дюймом ощупывает тело дочери, обследует по очереди все суставы.

– Ради бога, не трогайте ее, – умоляю я охрипшим голосом. – Ей нельзя двигаться.

– Все хорошо, – успокаивает Эйми. – Я просто испугалась.

– Возможно, тебе только кажется, что все обошлось. Адреналин играет. – Я роюсь в карманах в поисках сотового телефона. – Сейчас вызову «Скорую помощь». Как говорится, береженого бог бережет.

Немного повозившись с ремнями, Эйми дрожащими пальцами снимает шлем и начинает вращать головой. Хочет убедиться, что серьезных травм нет.

– Нет, правда, – убеждает она прерывающимся голосом, – по-моему, все нормально.

– Можешь встать на ноги, милая? – обращается к дочери Шерри.

– Господи, не надо. Сначала следует… – пытаюсь возразить я и умолкаю, так как Шерри уже поднимает дочь.

Я подхватываю Эйми под другую руку.

– Ну, как себя чувствуешь? – расспрашивает Шерри. – Голова не кружится?

– Нет. Кажется, обошлось.

Я поворачиваюсь к остальным ученикам, которые, сидя верхом на своих лошадях, с мрачным видом наблюдают за сценой.

– Ладно. – Я хлопаю в ладоши. – На сегодня занятия окончены. Все свободны. Прошу выгулять лошадей, пока они не остынут, а потом разведите их по денникам. Только сначала ослабьте подпругу, но не слишком сильно, чтобы седло не скользило. – Вспоминается случай, что произошел с Джерри Бенсоном на прошлой неделе.