Поравнявшись с гостиницей «Лыбидь», Фишман завертел головой. До вокзала отсюда можно было добраться двумя путями — наверх по бульвару Шевченко до улицы Саксаганского, а потом вниз по Коминтерна, или направо, по Жилянской. Первый маршрут проходил по затяжному подъему, второй был длиннее, но не требовал волочить в гору проклятый чемодан, казавшийся уже чугунным.

Что он будет делать, попав на вокзал, Фишман представлял себе смутно. Должны же там быть какие-то поезда, электрички, в конце концов, — им-то не страшны пробки. Да и вообще, главное — вырваться из кольца блокады, а дальше будет видно. Моисей машинально ощупал правый карман, в котором лежала семейная заначка на черный день — пять с половиной тысяч евро. Судя по тому, что с каждой минутой желающих воспользоваться железной дорогой становилось все больше, место в вагоне нужно будет покупать отнюдь не в кассе.

Прикидывая, в какую сумму ему выльется сегодняшняя поездка, Фишман добрался наконец до улицы Пестеля, уходящей вправо под острым углом. Это была даже не улица, а короткий тупиковый переулок, в конце которого возвышался удаленный вестибюль, соединенный надземной галереей с южными платформами и привокзальной площадью. Чемодан давно превратился в многопудовую гирю, а галерея изрядно сокращала оставшийся путь. Не обратив внимания на то, что идущая к вокзалу толпа стала еще гуще и занимала теперь уже всю проезжую часть, Фишман решительно повернул направо.

В конце тупиковой площадки, где к трамвайному кольцу сходились улицы Пестеля и Старовокзальная, за цепочкой брошенных торговых палаток серел двухэтажный вестибюль. Но подходы к нему были наглухо перекрыты черной полосой омоновцев с отблескивающими на солнце пластиковыми щитами — ловить здесь явно было нечего. Фишман завернул за угол, чтобы вернуться по Старовокзальной на прежний маршрут, и тут ему стало по-настоящему страшно: людской поток, выливающийся из двух улиц, прямо на глазах сливался в плотную черную массу, напоминающую какое-то многоглавое и многоногое чудовище. Толпа начала напирать, выдавливая его к трамвайному кольцу.

Пять лет назад, когда он еще был ведущим рубрики катастроф и происшествий и подписывал свои статьи как Михаил Рыбак, Фишман готовил серьезный аналитический материал по минской трагедии на Немиге. Майское гулянье на Троицу с праздником пива было прервано тогда неожиданно налетевшей грозой с крупным градом. Единственным укрытием для нескольких тысяч собравшихся оказался подземный переход станции метро «Немига». Люди внутри этого подземного перехода оказались в ловушке, а те, кто находился снаружи, спасаясь от града, напирали, не зная, что происходит впереди, и не отдавая себя отчета в том, что они делают и чем это может кончиться.

Фишман отлично помнил статистику тех трагических событий. Толпа насчитывала примерно две с половиной тысячи человек, а погибло в давке пятьдесят три — из них сорок две девушки и два милиционера. И еще Моисей вспомнил о том, что не вошло в статью, — данные из секретного аналитического отчета, сделанного психологами КГБ, которые в конце шестидесятых, по личному распоряжению Брежнева, обработали все доступные материалы по всем подобным событиям, начиная с приснопамятной Ходынки. Когда задние напирают, а передние либо останавливаются, либо поворачивают назад, уплотнившаяся толпа входит в резонансные колебания, которые возбуждают в подсознании первобытный страх, напрочь отключая разум и свободу воли. Малейшее препятствие приводит к падениям, и упавшим почти никогда не удается снова встать на ноги.

Он отбросил чемодан с отчаянием ящерицы, отбрасывающей хвост, но было уже поздно. Две узкие улицы закупорили прибывающие люди, а путь к платформам загородил милицейский заслон. Но даже если бы щиты и резиновые дубинки не преграждали путь к спасительным дверям, эти двери все равно не смогли бы впустить внутрь всех желающих.

Из-за высокого бетонного забора, ограждающего железнодорожные пути, донесся длинный протяжный гудок. Через несколько секунд ему начал вторить еще один, тоном пониже.

— Последний отходит!!! — раздался откуда-то справа истошный вопль.

Толпа выдохнула в едином порыве, над площадью взметнулся тысячеголосый рев, и людская масса, сокрушая препятствия, рванулась вперед.

Рядом страшно, до рези в ушах, закричал ребенок, и крик его сменился мяукающим жалобным визгом раздавленного котенка. Фишман шарахнулся в сторону и споткнулся о высокий бордюр. Его сильно толкнули в спину; он упал на колени, с отчаянием утопающего вцепившись в край чьей-то куртки. Затрещала ткань, а затем на голову редактора обрушился жестокий слепящий удар. Фишман распластался на земле и завопил от боли — люди пошли прямо по нему, не разбирая дороги и топча упавших. Он несколько раз ощутил, как в спину впиваются острые женские каблуки, но вскоре многочисленные удары слились в единую, всепоглощающую боль, в которой тонуло и растворялось сознание…

…С высоты птичьего полета — оттуда, откуда смотрел на происходящее Щербицкий-наблюдатель, — все пространство вокруг вокзала напоминало растревоженный муравейник. Когда обезумевшая толпа наконец-то выдохлась, схлынула и рассеялась, все прилегающие улицы были покрыты несколькими слоями упавших и раздавленных людей. Мертвые и еще живые, они лежали вперемешку, и никто не спешил прийти к ним на помощь. И постепенно живых в этой жуткой каше становилось все меньше, а мертвых — все больше…

А вечером похолодавший воздух опустил на город тяжелое облако радиоактивной пыли.

— Господин генерал, почему карта заражения Киева напоминает шкуру леопарда?

— В тот день, когда выброс радиоактивного горючего достиг Киева, в городе не было дождя и дул очень слабый ветер, поэтому контуры оседания пылевых облаков выделяются очень четко. Встречаются даже дома, зараженные частично.

— Наши зрители постоянно интересуются, почему до сих пор не предпринимаются активные меры по обеззараживанию города?

— Это невозможно ни технически, ни организационно. По самым приблизительным оценкам, внутри санитарного кордона находятся сотни миллионов тонн зараженной почвы и зданий. Дезактивировать их на месте — нереально. Вывозить? А куда? В другой регион, чтобы создать еще одну, не менее обширную, радиоактивно опасную область? Учитывая это, я могу сказать, что, вероятно, в ближайшие пятьдесят или даже сто лет территория города будет непригодна для жизни.

— Вы имеете в виду, для нормальной жизни? Ведь там до сих пор остаются люди.

— К сожалению, это так, — на лицо генерала набежала тень деланой скорби. — Даже через два месяца, прошедшие после катастрофы, выжившие в панике, давке и последовавшей жестокой борьбе за существование все еще выходят к блокпостам.

— И сколько же, по вашим оценкам, людей находится сейчас внутри периметра, блокируемого вашим гуманитарным контингентом?

— В Киеве до Судного дня — по приблизительным оценкам — находилось около четырех миллионов человек. Более двух миллионов так или иначе покинули город. Не менее двухсот тысяч, по подсчетам с воздуха и по другим данным, в том числе косвенным, погибло на улицах во время паники. Исходя из плотности заселения районов и интенсивности выпадения пятен радиации, еще миллион-полтора людей умерло от лучевой болезни.