судьи». Он раньше уже составил грозный обвинительный акт против Рейхлиновского «Глазного зерцала» и Талмуда. Он также, из осторожности, старался привлечь союзников, чтобы в» этом серьезном споре не оказаться одиноким. Незадолго до этого он обратился в четыре университета с посланиями, прося высказаться о «Глазном зерцале» Рейхлина, конечно, в его духе, и все оправдали его надежды. Левенский богословский факультет заявил: «из любезности к Гохстратену, факультет подвергнул разбору «Глазное зерцало» и нашел, что оно полно заблуждений и подозрительных утверждений, а также содержит одобрение упорному неверию евреев: поэтому следует не только изъять это сочинение из употребления, но и сжечь его».

Каково было мнение кельнского факультета, угадать не трудно, так как деканом его был Гохстратен, который таким образом выставил себе самому свидетельство. Кельнский факультет сказал то, чего не осмелился произнести левенский, а именно, что сочинение Рейхлина содержит не только заблуждения, но и ересь и потому должно быть сожжено и выброшено из памяти людей. Обширная мотивировка составлена в отвратительном церковно-умилительном тоне. Эрфуртский факультет сослался на свое, уже прежде высказанное, мнение, что Талмуд и еврейские письмена должны быть уничтожены: но он также честно признал: он не нашел в сочинений Рейхлина ничего еретического и противокатолического; против собственного желания Рейхлин совершил несколько ошибок, благоприятных для евреев; во всяком случае, книга заслуживает быть уничтоженной, но без печальных последствий для автора, доказавшего свою правоверность. Гуманистически настроенный Мутиан, тогда глава факультета, правда, предостерегал своих коллег, увещевая их не соглашаться с кельнцами, и считал позором осуждение Рейхлина; но его голосу не вняли. Странно, что факультет Майнца долго медлил своим ответом. Имея в руках эти три благоприятные для его плана отзыва, Гохстратен выступил в Майнце, не сомневаясь в своей неопровержимости, уверенный в своей победе.

Приведенные им пункты обвинения, конечно, были те же, что были выдвинуты против «Глазного зерцала» Пфеферкорном и Арнольдом из Тонгерна. Тот же основной мотив: Рейхлин чрезмерно покровительствует евреям, считает их, «этих бесстыдных собак», наполовину членами церкви, равноправными людьми; от его сочинения сильно несет ересью. Поэтому Гохстратен предложил комиссии вынести приговор о том, что «Глазное зерцало» Рейхлина напичкано ошибками и еретическими взглядами, чрезмерно покровительствует неверующим евреям, оскорбительно для церкви и потому должно быть проклято, изъято из обращения и предано пламени. Интересна разница между испанской и германской инквизицией. Торквемада, Деца или Ксименес де Циснерос не тратили бы столько слов понапрасну, а вместе с книгой обрекли бы на сожжение и автора её. Сердце Гохстратена вовсе не было слишком мягко для подобного приговора: но он не дерзнул сделать это, ибо знал, что этим восстановит против себя всю Германию, все духовные и светские власти.

Доверенный Рейхлина торжественно и энергично протестовал против этого обвинения и доказал его полную несправедливость. Главным образом, он подчеркнул, что Гохстратен, одушевленный личной к Рейхлину враждой, провозгласил себя судьей и обвинителем, не имея пи малейшего права на это. Конечно, Гохстратен, как и выбранная им же комиссия судей, не обратил внимания на протест представителя Рейхлина. Когда же предложение о передаче дела двум третейским судьям было также отвергнуто, представителю Рейхлина оставалось лишь апеллировать к папскому престолу и оставить залу суда. Тем не менее, процесс против «Глазного зерцала» был продолжен в отсутствии обвиняемого и его представителя; только Гохстратен устыдился и отказался от роли судьи. Но его дело от этого нисколько не пострадало. На основании какими-то путями добытого или же подложного полномочия императора, Гохстратен назначил, с согласия обманутого архиепископа Майнца, следственную комиссию, в состав коей вошли исключительно фомисты и противники рейхлиновского направления: эта комиссия ускорила судопроизводство, чтобы скорее добиться осуждения. Но, чтобы не вооружать против себя общественного мнения осуждением обвиняемого без выслушания его, они прибили к церковным дверям (26 сентября) извещение, в коем приглашали не непосредственно Рейхлина, а «того, кто интересуется этим делом», явиться на следующий день в суд в 3 часа пополудни. На следующий день комиссия имела заседание, на коем Гохстратен еще раз прочитал все обвинения, возведенные против Рейхлина и Талмуда. Судьи инквизиции для виду допросили свидетелей, конечно, исключительно доминиканцев, которые также единодушно признали, что «Глазное зерцало» должно быть сожжено. На следующий день уже должен был быть обнародован окончательный приговор, в церквах уже было объявлено, что всякий, кто имеет эту книгу, должен, под угрозой отлучения от церкви, передать ее инквизиции. Этим самым были бы осуждены на сожжение Талмуд и все еврейские письмена, не исключая и Библии на древнееврейском языке. Кельнские доминиканцы уже потирали от удовольствия руки, уверенные, что достигли своей цели. Но их радостным надеждам все же не суждено было сбыться.

Чувство справедливости широких слоев было уж слишком возмущено этим, несправедливо начатым и неправильно веденным, процессом. Еще не зараженная гнилью богословия, не испорченная схоластикой, свободная от посторонних соображений, учащаяся молодежь майнцского университета громко выражала свое негодование по поводу этого бесстыдного преследования инквизиции, увлекая за собой и докторов юридических наук, а это, в свою очередь, вызвало вмешательство многих серьезных и влиятельных лиц. Некоторые высокопоставленные особы архиепископского капитула, особенно декан Лоренц фон Трухзес, с целью посредничества, обратились к инквизитору с ходатайством отсрочить приговор, в» виду того, что ни Рейхлин, пи его представитель не были допрошены. Хотя Гохстратен был весьма далек от желания уладить дело мирным путем, он все же согласился отсрочить объявление приговора на 14 дней, предполагая, что Рейхлин постесняется лично явиться. Капитул же обратился к Рейхлину с настоятельно» просьбой непременно явиться на заключительное заседание суда. Велико было всеобщее напряжение, с коим ожидали дальнейшего хода этого процесса.

К изумлении! доминиканцев, уже постаревший, достопочтенный Рейхлин появился в Майнце в» сопровождении двух видных советников вюртембергского герцога. Капитул приложил все усилия, чтобы привести обе стороны к соглашению. Но Гохстратен, который уже представлял себе пылающий костер, не шел ни на какие уступки и затянул переговоры до 12 октября, т. е. до конца срока объявления приговора, если бы стороны не пришли к соглашению. Инквизитор приказал уже всем священникам Майнца потребовать с кафедры, чтобы все, христиане и евреи, выдали, под угрозой чувствительных наказаний, все экземпляры «Глазного зерцала» для сожжения. Для придания торжественности акту сожжения было обещано 300 дней отпущения грехов всякому, кто в назначенный день придет на церковную площадь, чтобы присутствовать при аутодафе. 12 октября площадь пред церковью в Майнце была переполнена зрителями, любопытными, участниками и нуждавшимися в отпущении. Надувшись, как павлины, шествовали отцы и братья доминиканского ордена и приглашенные богословы кельнского, левенского и эрфуртского университетов, направляясь к специально сооруженной трибуне, «и земля трепетала