Тем не менее весь остаток 1577-го и первую половину 1578 г. вооруженное противостояние в Ливонии идет на равных. Русские то теряют некоторые из приобретенных городов, областей, замков, то отбивают их.

Октябрь 1578 г. положил предел удачам Московского государства в Ливонии. Кесь (Венден) пришлось отдать неприятелю, а при попытке вернуть город русское войско было разгромлено. Неприятель захватил осадную артиллерию. Воеводский корпус понес большие потери. Кое-кто из военачальников, к сожалению, бежал с поля боя.

Ивану IV изменил ливонский король Магнус, в начале 1578 г. перешедший на сторону неприятеля со всеми своими землями[210]. Зачем вернул его на удел государь Иван Васильевич? Ведь знал о ненадежности этого человека…

Наконец, с лета 1579 г. над западными землями России нависает мрачная тень польского короля Стефана Батория. На протяжении нескольких лет он вторгается с огромными наемными армиями на нашу территорию и берет один за другим русские города.

В руки поляков попадают Полоцк (1579), Сокол (1579), Велиж (1580), Великие Луки (1580), Невель (1580), Заволочье (1580), а также несколько других менее значительных крепостей. Кажется, никто не способен остановить грозного противника. Он дерзко вызывает на бой самого Ивана IV. Стремительные отряды поляков наносят нашим ратям поражение за поражением. Некоторые из них добрались до Тверской земли, и сам царь из своей резиденции в Старице видел полыхающие в отдалении пожары. Большое войско оршанского старосты Филона Кмиты (порядка 2 тысяч ратников с двумя артиллерийскими орудиями и 12 гаковницами)[211] осенью 1580 г. вышло к стенам Смоленска. Но тут неприятеля разгромили наголову. Это дало повод для доброй надежды на будущее: русский медведь, израненный, уставший, все еще мог дать сдачи…

По натуре своей польский король Стефан Баторий – государь-кондотьер. Он знает толк в военном деле, он решителен, свиреп, энергичен, талантлив. Он превосходный организатор и, кажется, назаурядный ритор. Во всяком случае, монарх Речи Посполитой умеет убеждать людей и воинской силой, и словом. У польской шляхты воинственный Баторий пользуется популярностью. Это достойный противник для московского государя Ивана Васильевича. Он значительно увеличивает численность вооруженных сил Речи Посполитой и реформирует их качественно. Король располагает достаточными средствами, чтобы восполнять потери, которые несут корпуса вторжения в боях с русскими гарнизонами. Сопротивление наших воевод лишь раззадоривает его. Он надеется не только овладеть русской Ливонией, но и отторгнуть земли Новгородчины, Псковщины, Смоленщины, Полотчины, а также северские города и Великие Луки. Иными словами, получить в свое распоряжение пол-России!

Иван IV с 1577 г. пытался миром поладить с польским монархом. Он выдвигал разные предложения, бывал то гневен и требователен, а то вдруг уступчив. Но все дипломатические усилия шли прахом. До похода на Псков Баторий занимал непримиримую позицию в отношении России. Он требовал фантастически много.

А Россия к тому времени была уже вконец разорена долгой кровопролитной войной, эпидемиями, опричными репрессиями. Крестьяне, обнищав, разбегаются от государева тягла в места дикие и отдаленные. Помещики скрываются «в нетях» от царских приставов, набирающих новые полки.

Московское государство находится на грани стратегической военной катастрофы.

Летом Иван IV готовит большое войско для нанесения контрудара по Баторию. И.П. Шуйского расписывают вторым воеводой полка правой руки. Армия так и не начинает наступление, а князь Иван напарывается на большое местническое дело с князем В.Ю. Булгаковым-Голицыным[212].

В июле 1579-го, когда Баторий осадил Полоцк, полк Шуйского передвинули поближе к неприятелю и велели расположиться в Острове, однако приказа к атаке ему так и не отдали[213]. В стане противника ходили слухи, что государь московский собрал 200 тысяч бойцов, хотя в действительности он располагал менее чем 28 тысячами. Из них лишь 10 300 были ратниками дворянской конницы[214]. Учитывая высокую активность шведов в русской Ливонии, Иван IV не пожелал бросать основные силы российской армии на Батория – опасался, надо полагать, серьезной угрозы на фланге. Против поляков вышла лишь небольшая рать окольничего Бориса Шеина, впоследствии разгромленная неприятелем в крепости Сокол.

Во время осады Баторием Полоцка Иван IV концентрирует во Пскове новую крупную армию, но выйти для генерального сражения опять не решается. Среди его воевод – князь И.П. Шуйский, вновь второй воевода полка правой руки[215]. Осенью, после падения Полоцка, русские полки продолжают стоять у Пскова. Царь разоряет вражескую часть Ливонии татарским набегом, затем отряжает подмогу Нарве, на которую напали шведы[216], однако сам остается на месте.

До решающего сражения дело не доходит. Высшее русское командование, включая и самого царя, проявляет робость. В XVI столетии, говоря о бое лицом к лицу с неприятелем, называли его «прямым делом». Так вот, выйти на «прямое дело» с громадой польско-литовских сил Иван Грозный не решался. Более того, он не отдавал такого приказа своим военачальникам. Для этой пассивной манеры противодействия Баторию есть свой резон. Не напрасно государь больше уповал на крепость стен, нежели на искусство воевод и отвагу воинов. Во-первых, к тому времени у России для отпора осталось не столь уж много сил: еще одна разгромленная армия могла означать худшее – без защиты осталась бы сама русская столица. Во-вторых, войска пали духом и утратили стойкость, присущую им еще несколько лет назад. Они в большей степени способны были изображать сильный заслон, нежели на самом деле оказывать серьезное сопротивление оккупантам. Стоило ли предъявлять неприятелю степень деморализации полевых русских войск?

Позднее, когда наступление шведов захлебнулось, а Баторий, напротив, ушел с театра военных действий как победитель, царь отправился из прифронтового Пскова в Новгород.

Здесь он производит местнический суд по челобитью князя Голицына, поданному еще летом во Пскове. В ноябре 1579 г. Иван Петрович выигрывает дело вчистую. Иван IV велит его «…учинить больши князя Василья Юрьевича Голицына»[217]. Боярский суд во главе со знатнейшим вельможей России, князем Иваном Федоровичем Мстиславским, высказался со всей определенностью: «Князь Иван Петрович ровен князю Ивану Юрьевичу Голицыну[218], а князя Василья местом больши»[219]. Подобный успех в местнической тяжбе оценивался в ту пору как достижение не менее важное для карьеры служилого аристократа, нежели победа над опаснейшим неприятелем в бою.