А еще большое насекомое трудно убить. Боли оно не чувствует, даже самые серьезные повреждения – не критичны. А нервные центры просто так не достанешь.

Я помню, как жук-мастодонт, от которого остались голова и пара передних лап, неожиданно оклемался и растерзал двух зазевавшихся солдат.

Королева была раза в три меньше жука-мастодонта, но я предчувствовал, что с ней тоже придется повозиться.

Снова ускорился: ну и где у нее могут быть уязвимые места? Где скрываются нервные центры? В голове? Под грудным панцирем?

Я сунул дуло револьвера к раскрытым жвалам, вернулся в нормальное время. Выстрелил и отскочил. К счастью, передняя пара лап королевы не была видоизменена для боя: ни клешней, ни шипов. Иначе я бы не увернулся.

Но тварь попыталась достать меня яйцекладом. Острый, словно отточенная сталь, отросток разрубил перевернутый стол. Я подпрыгнул: яйцеклад просвистел под ногами.

Королева проворно развернулась. Из ее пасти ручьем хлестала слизь вперемежку с синеватой лимфой. Как я и опасался, одним выстрелом ее было не уложить.

Ускорился. Взял на мушку черный кристалл фасетчатого глаза. Выстрелил и тут же ушел в сторону. И прежде чем вернулся в нормальное время, я увидел, как пуля неспешно входит в фасетки, как деформируется голова насекомого.

В следующий миг королева пронеслась мимо. Яйцеклад вновь рассек воздух, но я ожидал этот выпад и с легкостью уклонился.

Королева неожиданно расправила крылья. Взлетела, ударилась о стену, о потолок, сбив слой штукатурки, отшвырнула тело Боцмана. Твари стало слишком много – с расправленными крыльями она занимала почти четверть комнаты, уклониться от ее лап и яйцеклада было почти невозможно.

Почти.

Я выдернул из стены увязший в ней нож-оборотень. В моей руке он изменил форму: превратился в короткий ятаган.

Ускорился. Рванул к твари. Ударил лезвием по стыкам хитиновых пластин на брюхе, на груди: снизу и сбоку. Отбежал к противоположной стене и вернулся в нормальное время.

Я был почти без сил.

Королева рухнула на пол, разбив пару табуретов и смяв корыто. Хитин разошелся, наружу вылезли разноцветные внутренности, хлынула лимфа. Насекомое заскребло лапами, ломая паркет. Развороченное брюхо держало королеву на месте. Пока – держало.

И я снова ускорился, понимая, что это – в последний раз.

Шагнул к королеве, ударил «оборотнем» в раскрытые жвала, и лезвие потекло, удлиняясь, прорастая внутри насекомого стальными шипами. Железо Сверчков само нашло путь к нервным центрам твари.

Жизнь вытекла из гигантского насекомого вместе с лимфой. Лапы поджались к груди, а уцелевший фасеточный глаз потускнел.

Я отошел от королевы подальше и только тогда позволил себе тяжело опуститься на пол. Нож-оборотень вернул себе обычный вид, его лезвие было чистым и сияющим, словно только что отполированным.

Труп Боцмана валялся рядом. Я перевернул его лицом вверх. Бедолага-старик… хотел ведь сохранить ему жизнь… И побеседовать о Крогиусе.

Среди извилин Боцмана что-то шевельнулось. Я нахмурился, приподнял покойнику голову, так чтоб свет Бриарея пал на открытый мозг.

Теперь понятно, что свело его с ума.

В голове Боцмана копошились крохотные паразиты.

Наверняка они кишмя кишат в его теле. Столько времени он провел бок о бок с этой заразой. Даже не бок о бок, а… чего мне только не доводилось видеть на Мерзлоте и Сципионе, на Земле и здесь, на Дожде… Но столь отвратительная содомия била все рейтинги вселенской мерзости.

Затем, точно всполох сгорающего метеорита, мелькнула догадка. Мерзкая, тошнотворная догадка.

Что, если личинки, живущие в теле Боцмана, сохранили воспоминания о Тени?

Я расстегнул на покойнике френч, задрал его застиранную рубаху. На впалом, поросшем седыми волосами животе старика темнела татуировка. Я прищурился: это была надпись на английском языке.

«Съешь меня!»

Крогиус! Ты что, тоже повредился рассудком?

Нож-оборотень в моей руке превратился в скальпель…

Я отобрал дюжину личинок, размер которых указывал на то, что они попали в организм Боцмана, когда Крогиус еще был жив. Я положил личинки в дуршлаг и промыл их под тугой струей воды из крана. Наполнил стакан на треть местным аналогом виски – самогоном с травянистым запахом, бутылку которого я нашел в буфете, и высыпал личинки в выпивку.

Земля тебе пухом, Тень!

И заодно тебе, Боцман… Видит Ктулба, я не желал старику смерти.

Трудно отыскать Тень на Ярмарке Теней, особенно если там его нет…

Я вернулся в сарай, чтобы ограбить покойника. Коробки с чеканами были уже ни к чему старому Боцману. Под изгвазданной «королевской» слизью робой садовника на мне была вполне цивильная одежда. Несколько мятая, но для загулявшего бездельника, в образе которого я намеревался вернуться в город, в самый раз. Я скинул робу, расстегнул пояс-кошелек, некогда подаренный Ящером, наполнил его жалованьем Боцмана под завязку, а оставшимися монетами набил карманы.

Проглоченные личинки постепенно свыкались с новым обиталищем. Свежие, пока еще смутные прозрения стали просачиваться в мой мозг. И одно из них подсказывало, что в углу сарая под разным хламом погребен люк, который ведет в обширное подвальное помещение – подлинное обиталище Тени, его библиотеку и лабораторию.

Я раскидал хлам. Люк приржавел, но заперт не был. Я вцепился обеими руками в кольцо, рванул на себя. Крышка нехотя поддалась. В низкий потолок сарая уперся световой квадрат. Вырвавшийся из люка ветерок зашевелил бахромой ржавчины по краям крышки. Я принюхался. Пахло приятно. Нагретым машинным маслом, кожаной обивкой и мужским лосьоном. Видимо, Боцман никогда не спускался сюда в отсутствие хозяина, но при этом поддерживал исправную работу вентиляции и освещения.

Придерживая крышку, я спустился в люк. Витая металлическая лестница привела меня в короткий коридор, от которого отходило несколько дверей. Я толкнул наугад первую попавшуюся.

Так… Двуспальная, аккуратно застеленная кровать белела в полумраке – свет падал только из коридора. Дверь я притворил осторожно, будто она вела в усыпальницу, и продолжил исследование подвала. За следующей дверью оказалась библиотека. Вторая библиотека, которую я увидел на Дожде. Первая была в доме Карра Ящера. Книги манили. С огромным удовольствием я бы сел вон в то глубокое кожаное кресло, взял любой том и принялся читать. Из всех сокровищ других планет книги интересовали меня больше всего. На Сципионе я порой находил свободную минутку, чтобы в книгохранилище падишаха припасть к местным кладезям мудрости. На Мерзлоте книг не печатали вовсе. А на Земле, в Генезии, если что и попадалось, то чаще всего бессмысленные сочинения в ярких обложках, повествующие о мирах, которых никогда не было и не будет.