Я проснулся до рассвета и, так как мне не хотелось спать, оделся и вышел на воздух. Первый, кого я встретил, был Падди Дойль.

— Я думаю, мастер Годфрей, что друг Пуллинго может помочь нам отыскать дорогих детей, — сказал он. — Я могу объяснить ему, что они потерялись; и хотя он неученый, у него в голове такие мысли, которые поставили бы в тупик многих из нас. Эта мысль пришла мне в голову ночью — я не мог уснуть ни на минуту. Все ждем рассвета, чтобы пойти в лагерь чернокожего.

— Отлично, — сказал я, — я пойду с вами; я уверен, что отец одобрит вашу мысль.

На восточной стороне неба показался красный свет, предвестник появления солнца, когда мы с Падди отправились в путь. Подходя к хижине дикаря, Падди крикнул:

— Пуллинго, Пуллинго! — и мы увидели чернокожего, вылезавшего из своей хижины.

— Наш друг немного времени тратит на одевание, — заметил Падди, — одежды у него немного, и он не чувствует пристрастия к мылу и воде.

Чернокожий скоро понял, что мы хотим передать ему какое-то важное известие, но долго не мог уразуметь, в чем дело. Наконец Падди добился своего, и он отправился с нами в поселок.

Чтобы не вышло какой-нибудь ошибки, я привел Пуллинго в дом и показал ему пустые постели детей и затем показал на берег в ту сторону, куда, как предполагали, направились дети. Пуллинго подумал несколько минут, оглянулся вокруг и нашел кусок веревки. Он дал нам понять, что веревка слишком коротка для того, что ему нужно, и казался чрезвычайно довольным, когда мы взяли его в кладовую, где он выбрал большой клубок каната. Потом он хлопнул по плечу Меджа, Бертона, Дойля и меня и знаками показал, чтобы мы шли с ним. Прежде чем отправиться, он дал понять, что хотел бы поесть, и с наслаждением съел вареную рыбу. Отец не пошел с нами, так как не хотел оставлять матери.

— Я поручаю поиски вам, Медж, — сказал он, — и я уверен, что вы сделаете все, чтобы найти детей, если милосердный Бог сохранил им жизнь.

Пуллинго знаками спросил, готовы ли мы. Он не пошел, однако, по берегу, а повернул к своему лагерю и потом поднялся на утес.

— Не знаю, понимает ли он, что мы ищем Эдит и Пирса, — заметил я Падди Дойлю.

— Не сомневайтесь, сэр, — ответил он. — Увидите, что, когда мы подымемся на вершину, он пойдет вдоль утеса. Может быть, он знает спуск, не известный нам, или там есть место, куда дети могли свалиться и не знают, как выбраться.

Дойдя до вершины утеса, Пуллинго, вместо того чтобы идти по краю, отправился по направлению к тому месту, где, по моим расчетам, должен был упасть разбойник. Если бы я не тревожился так о судьбе брата и сестры, то, наверно, позабавился бы важным видом дикаря, шедшего впереди нашего отряда. Очевидно, он чувствовал себя несравненно высшим существом, чем мы. В левой руке он держал копье, большое перо было воткнуто в его густые волосы. Вся одежда ограничивалась очень короткими штанами.

Я шел с Меджем сейчас же за нашим вождем; другие следовали за нами, неся канат.

— Не могу представить себе, чтобы дети зашли так далеко, — заметил я Меджу.

— Так как был отлив, а песок мягок, то они, вероятно, увлеклись и прошли дальше, чем ожидали, — сказал Медж. — Удивляюсь только, что ваша сестра решилась на это и не подумала о приливе и о том, как трудно будет идти назад. Но я все же думаю, что чернокожий прав и знает, где они теперь.

Его слова несколько ободрили меня. Мне казалось, что мы находимся вблизи того места утеса, откуда упал разбойник. Мы с Меджем разговорились о причине его смерти.

— Во всяком случае, как ни ужасна его смерть, она все же лучше смерти от голода, ожидающей большую часть каторжников, бегущих в леса, — заметил Медж. — Ужасна участь его товарища, осужденного на одинокое бродяжничество в этих диких местах, не смеющего вступить в сношения с белыми из страха, что они его выдадут; вероятно, не менее боящегося и чернокожих, которые легко могут убить его.

Мы прошли около двух миль и достигли ущелья между утесами; почва с обеих сторон постепенно понижалась по направлению к ущелью. Чернокожий подвигался вперед осторожно; идя за ним, мы очутились на краю утеса, который как будто висел над водой. Мы спустились по склону до выступа. Пуллинго знаками велел распустить канат, конец которого опустил, по-видимому, до дна пропасти, и знаками спросил, кто из нас готов спуститься.

— Сначала надо укрепить верхний конец, мой друг, — заметил Медж. Чернокожий, видимо, не подумал об этом.

К счастью, каждый из нас взял с собой по толстой палке; мы воткнули их в землю, обвязали вокруг них канат, который, кроме того, держал один человек. Таким образом получалась достаточно сильная опора.

— Я хочу спуститься первым, — сказал я.

— Нет, нет, мистер Годфрей; вы не должны подвергаться опасности, если она существует; печально было бы, если бы вы погибли, как ваши брат и сестра! — вскрикнул Падди Дойль. — Если позволит мистер Медж, я спущусь первым; если все будет благополучно, я крикну, и вы можете последовать за мной.

— Дойль прав, — сказал Медж. — Пусть он спустится первым.

Не теряя ни минуты, Падди, держась за канат, начал спускаться. Должно быть, этот спуск действовал и на его нервы, потому что канат раскачивался во все стороны. Трудно сказать, как мысль спуститься на канате пришла в голову чернокожему; сам он, конечно, никогда не делал этого. Вероятно, он решил, что раз он может карабкаться на высокое дерево без сучьев, то и мы можем подняться и спуститься по толстой веревке…

Дойль крикнул снизу, и я только что собирался последовать за ним, как Пуллинго подошел к утесу и, схватив канат, стал спускаться так же бесстрашно, как Дойль. Я подождал, пока он добрался до дна, и затем не без страха последовал его примеру. Мы очутились на узкой, отлогой полосе земли, тянувшейся между двумя утесами. Я оглянулся вокруг в ожидании увидеть Эдит и Пирса.

Пуллинго заметил мое разочарование и сделал Дойлю и мне знак идти за ним. Он повернул назад и пошел вдоль очень узкого края земли, возвышавшегося только на несколько футов над водой, которая ударялась с глухим шумом у наших ног. Подвигаться вперед было очень трудно; когда, наконец, мы вышли на более широкое место, Дойль остановился, снял сапоги и положил их в карман. Я последовал его примеру, и идти стало немного лучше, хотя утес был слишком гладок и, поскользнувшись, мы упали бы прямо в воду.

Наконец чернокожий остановился на таком месте, где мы могли подойти к нему. Обернувшись, мы заглянули вниз в пещеру; в центре ее мы увидели Эдит и Пирса. Они стояли рядом на коленях и смотрели в сторону моря. Мы подошли так бесшумно, что они не слышали нас. Я легко спрыгнул к ним и позвал их. Оба вскочили на ноги, обняли меня и разразились слезами.

— Мы молились Богу о помощи, но думали, что она придет со стороны моря, — сказала Эдит, как только к ней вернулась способность говорить. — Как ты узнал, что мы здесь? А бедная мама — как, должно быть, она испугалась, не видя нас. Для нас эта мысль была всего, всего тяжелее в долгую ночь. У нас была с собой еда, так что мы не голодали; а вот тут из утеса выходит источник, и мы могли пить. Но мы очень испугались и сознавали, что поступили нехорошо, уйдя без спроса. Мы дошли до этого места и сели здесь, чувствуя себя очень счастливыми; потом мы подумали, что пора идти домой, но только что отошли недалеко, как заметили, что вода подходит к самому утесу, и мы не можем пройти дальше. Вода подымалась все выше и выше. Мы побежали назад и попали в эту пещеру. Сначала мы думали, что вода проникнет и в пещеру, и мы утонем. Она поднималась все выше и выше, а мы отходили все дальше и дальше. Как благодарны мы были Богу, когда, наконец, увидели, что вода перестает прибывать!