деятельности и замысла? «Мы все учимся, – почти столетие назад писал Святой Спургеон, – и наш великий Учитель записывает для нас много великолепных уроков на доске страданий».

И все же происходящее казалось ей странным. Оглядывая свою камеру, Корри задавалась вопросом, как теперь вообще можно вообразить победу и свободу.

Нолли тоже читала. Она тайком, спрятав в волосах, пронесла в свою камеру двенадцатую главу Послания к Евреям. Корри вдохновляли Евангелие и Книга Деяний Петра, а настроение Нолли поднималось от знаменитого отрывка из Послания к Евреям: «Посему и мы, имея вокруг себя такое облако свидетелей, свергнем с себя всякое бремя и запинающий нас грех и с терпением будем проходить предлежащее нам поприще, взирая на начальника и совершителя веры Иисуса, Который, вместо предлежавшей Ему радости, претерпел крест, пренебрегши посрамление, и воссел одесную престола Божия. Помыслите о Претерпевшем такое над Собою поругание от грешников, чтобы вам не изнемочь и не ослабеть душами вашими».

Когда Петер не читал, он старался извлечь максимальную пользу из своего пустого времяпрепровождения. Однажды его внимание привлек случайно найденный в камере кусок металла, отражающий солнечные лучи – оказался старый ржавый гвоздь. Оторвав его от цемента, он начал каждый день царапать им стену. Вскоре он вырезал цитату из Послания к Римлянам 8:31: «Zo God voor ons is, wi ezal tegen ons zijn?» Если Бог за нас, то кто может быть против нас?

Ночью, когда охранники редко и неохотно проверяли камеры, он гвоздем рыл небольшое отверстие в полу под своим столом. Через некоторое время пол закончился, Петер увидел свет с другой стороны и наклонился, чтобы посмотреть, до чего он дорыл.

На него смотрел чей-то глаз.

Глава 16

Лейтенант Рамс

Человека из камеры снизу звали Джерард, его обвиняли в шпионаже, преступлении, караемом смертной казнью. Он знал, что его скоро казнят, и Петер начал с удвоенным рвением делиться с ним Евангелием. Вскоре Петер начал сворачивать страницы в форме соломинок и передавал их вниз.

«Таким образом и многими другими разнообразными способами, – позднее вспоминал он, – Слово Божье путешествовало по безнадежной тюремной тьме. Оно несло силу и помощь отчаявшимся, уверенность сомневающимся и будило веру в охваченных страхом сердцах».

Тюрьма Амстелвенсевег

Ближе к концу марта Гансу Поли велели собрать свои вещи: его переводили. Когда охранники собрали заключенных и пригнали их на железнодорожную станцию, пошел слух о пункте назначения: Амерсфорт.

Ганс съежился. Амерсфорт, в транзитном лагере гестапо, печально известном голодом и зверствами, заключенных заставляли стоять на улице по стойке смирно в течение нескольких часов, независимо от погоды. Были истории и похуже. Охранники СС завели себе забаву заставлять заключенных ползти на животе, пока сами они прыгали им на спины и колотили прикладами винтовок. Любой, кого ловили при попытке к бегству или уличали в нарушении тюремных правил, отправлялся в одиночное заключение в «Бункер» – темную, как ночь, камеру под землей. Здесь людей держали в полной темноте месяц, два месяца, даже три месяца[45].

Однако у Ганса на уме были дела посрочнее. Он заранее написал два письма – одно Миес и одно родителям, – наконец-то пришел момент попробовать их отправить. Когда поезд замедлил ход, приближаясь к переезду, он выбросил конверты в окно в надежде, что кто-нибудь найдет и доставит их по адресу.

Прибыв на станцию Амерсфорт, Ганс в числе остальных направился к тюрьме. Место выглядело зловеще: двойной забор из колючей проволоки, сторожевые вышки с пулеметами, прожекторами, патрулирующие солдаты с собаками.

«Йоханнес Поли!» – крикнул кто-то.

Ганс шагнул вперед, и охранник сунул ему в руку полоску ткани с номером. С этого момента Ганса Поли превратился в заключенного под номером 9238.

Тюрьма Схевенинген

11 апреля Корри отправила домой письмо, адресованное «Нолли и всем друзьям»[46].

«Я в порядке, – писала она. – У меня тяжелый плеврит, но сейчас состояние значительно улучшилось, за исключением того, что я еще кашляю. Я чудесным образом приспособилась к этой одинокой жизни, и я постоянно общаюсь с Богом».

Не зная, что ее отец уже умер, Корри писала: «Труднее всего – постоянно переживать за Бетси, и особенно за отца. Еще я очень беспокоюсь о часах наших клиентов (евреях в Келье ангелов), оставленных в пустом доме. Только Спаситель отводит все мои тревоги, страх, тоску по дому. Даже доктор сказал мне на осмотре: “Вы всегда на удивление жизнерадостны”. Я пою про себя почти все дни напролет, ведь нам действительно есть за что благодарить Создателя – просторная камера, три бутерброда от Красного Креста, дополнительные полтарелки каши, Господь никогда не оставляет нас!»

«Жизнь здесь течет в рамках совсем другого измерения, – написала она в заключение. – Беспрестанно приходится пробираться чрез время. Я даже удивлена, что ко всему до такой степени привыкла. Пожалуйста, не беспокойтесь обо мне. Иногда сумерки сгущаются, но Спаситель дарует Свой свет, и это всегда чудо».

В тот же день Бетси написала письмо дочери Нолли, Коки. «На меня обрушился поток больших вод, – писала она племяннице, – но я не отчаиваюсь ни на мгновение. Господь теперь так близок ко мне, как никогда прежде в моей жизни. Даже в те первые ужасные дни я с первого момента почувствовала Его близость, я смогла приспособиться к своей камере и тюремной жизни. Я хорошо сплю и ни разу не простудилась. Поначалу, из-за нервозности, мой желудок не принимал тюремной пищи. Я почти ничего не могла есть и некоторое время голодала. Через месяц такого поста я обратилась к врачу, и теперь мне дают вкусную кашу, все наладилось. Я очень скучаю по тебе и жду новостей от Виллема, Петера [и] Корри».

15 апреля Корри исполнилось пятьдесят два года. Все эти годы ее день рождения всегда сопровождался праздником в кругу семьи. В этом году она встречала новый год своей жизни в одиночной камере. Ни семьи, ни друзей. Никакого торта. Никаких подарков. Никакого пения. Только четыре серые стены и тишина.

Письмо Корри Нолли от 11 апреля 1944 года

Корри решила устроить праздник сама себе. Она начала петь детскую песенку «Невеста харлемского дерева», но почти сразу же кто-то постучал в ее дверь.

«Ну-ка тихо там! Одиночные заключенные должны отбывать наказание в тишине!»

Письмо Бетси своей племяннице Коки от 11 апреля 1944 года

Этот запрет казался Корри особенно болезненным; в течение пятидесяти лет она жила в Бейе, всегда полном шума, песен и смеха. Однако сегодня ее день рождения пройдет в тишине. Два дня спустя она, тем ни менее, получила самый роскошный подарок, впервые с момента ареста ей разрешили принять душ. Душевая комната оказалась просторной, и даже при том, что и здесь строго соблюдалась тишина, Корри наслаждалась даже тем, что просто видела