и подумала о том, чтобы Кейт стало лучше, хотя на самом деле хотела загадать, чтобы у меня появился свой СD-плеер, и получила горькое удовлетворение оттого, что не я победила в перетягивании индюшачьей кости.

После еды, пока мама мыла посуду, отец вывел нас во двор поиграть двое на двое в американский футбол, только мы не валили игрока с мячом на землю, а пятнали его. Мама появилась, когда мы с Джессом уже набрали два очка.

— Скажите мне, что это галлюцинация.

Больше ей ничего говорить было не нужно. Мы все видели Кейт падающей, как обычный ребенок, и после этого истекающей кровью, как больной.

— Ну, Сара, — отец добавил мощности в ваттах улыбке, — Кейт в моей команде. Я не дам ее в обиду.

Он неспешно подходит к маме и целует ее так долго и медленно, что я краснею, понимая: соседи наверняка это видят. Когда он поднимает голову, глаза у матери такого цвета, какого я никогда не видела и, думаю, не увижу.

— Доверься мне. — Папа бросает мяч Кейт.

Что я помню о том дне, так это то, как покусывала ноги земля, стоило присесть на нее, — первые признаки зимы. Помню, как меня повалил отец. Он всегда опирался на руки, как при отжиманиях, не наваливаясь всем своим весом, но я ощущала жар его тела. Помню, как мама подбадривала обе команды.

И еще я помню, как бросила мяч Джессу, а Кейт кинулась его перехватывать, и помню выражение абсолютного шока на ее лице, когда мяч приземлился прямо ей в руки и отец крикнул, чтобы она делала тачдаун. Кейт побежала и почти сделала, но тут Джесс с лету прыгнул на нее и припечатал к земле, подмяв под себя.

В этот момент все замерло. Кейт лежала без движения, раскинув руки и ноги. Отец мигом оказался рядом, отпихнул Джесса:

— Что с тобой, черт возьми!

— Я забыл!

Мама:

— Где болит? Ты можешь сесть?

Но когда Кейт перевернулась на спину, она улыбалась.

— Мне не больно. Как это было здорово!

Родители переглянулись. Они не понимали, как понимали мы с Джессом: не важно, кто ты, но какой-то части тебя всегда хочется быть кем-то другим, и когда, на миллисекунду, желание исполняется, это чудо.

— Он забыл, — сказала Кейт, ни к кому не обращаясь.

Она лежала на спине и улыбалась орлиному глазу холодного солнца.

В больничных палатах никогда не бывает абсолютно темно. Всегда есть какая-нибудь тускло светящаяся панель за кроватью на случай катастрофы, дорожка аварийного выхода, чтобы доктора и медсестры могли найти путь к цели. На таких койках я видела Кейт сотню раз, хотя трубки и провода менялись. Она всегда выглядела как будто меньше, чем я помнила ее.

Я сажусь на край кровати так тихо, как только могу. Вены на шее и груди Кейт как карта дорог, шоссе, которые никуда не ведут. Я притворяюсь, что вижу эти мерзкие лейкемические клетки, которые расползаются по телу Кейт подобно слухам.

Когда она открывает глаза, я едва не падаю с койки; это мистический момент.

— Анна? — Кейт смотрит прямо на меня.

Я не видела ее такой испуганной с детства, когда Джесс сказал нам, что дух старого индейца пришел, чтобы вернуть себе кости, по ошибке захороненные под нашим домом, и мы поверили.

Если твоя сестра умирает, разве ты перестанешь говорить, что она у тебя есть? И остаетесь ли вы сестрами, когда одна часть этого уравнения исчезает?

Я забираюсь на койку, она узкая, но мы все равно помещаемся. Кладу голову на грудь сестры так близко к трубке капельницы, входящей в ее подключичную вену, что вижу втекающую в Кейт жидкость. Джесс не прав. Я пришла повидаться с сестрой не потому, что мне от этого станет лучше. Я пришла потому, что без нее мне трудно вспомнить, кто я.

Четверг

Ты, если был бы разумным,

Услышав, что звезды сигналят, мерцая,

И каждый сигнал их страшен,

Не обернулся б ко мне со словами:

«Ночь восхитительна».

Д. Г. Лоуренс. Под дубом

Брайан

Мы никогда наперед не знаем, попадем в пекло или в угар. Прошлой ночью в 2:46 вспыхнул свет наверху. Затрезвонили звонки, но я не могу сказать, что действительно слышал их. Я оделся за десять секунд и вышел из своей комнаты на станции. Через двадцать уже влезал в пожарный комбинезон, подтягивал длинные эластичные лямки и набрасывал черепаховый панцирь куртки. Прошло две минуты, и Цезарь рулил по улицам Верхнего Дерби. Паули и Рэд, один с крюком и огнетушителем, другой — назначенный отвечать за гидрант, ехали сзади.

Через некоторое время короткими яркими вспышками к нам вернулось сознание: мы вспомнили, что надо проверить дыхательные аппараты, и надели перчатки. Позвонил диспетчер и сообщил, что дом находится на Ходдингтон-драйв и непонятно, горит здание снаружи или изнутри.

— Сверни здесь налево, — сказал я Цезарю.

Ходдингтон-драйв находится всего в восьми кварталах от места, где я живу.

Дом был похож на пасть дракона. Цезарь объехал вокруг него, насколько это было возможно, чтобы я осмотрел здание с трех сторон. Потом мы все вывалились из машины и уставились на огонь — четверо Давидов против Голиафа.

— Заряжай рукав в два с половиной дюйма, — сказал я Цезарю, сегодня за насос отвечал он.

Ко мне подбежала плачущая женщина в ночной сорочке, за ее юбку цеплялись трое детей.

— Mija! — кричала она и показывала рукой. — Mija![18]

– ¿Donde esta? — Я встал прямо перед ней, чтобы она ничего больше не видела, кроме моего лица. — ¿Quantos años tiene?

Женщина указала рукой на окно второго этажа и крикнула:

— Tres.

— Кэп, — окликнул меня Цезарь, — мы готовы.

Я услышал визг второй приближающейся машины, ребята из резерва ехали на подмогу.

— Рэд, вентилируй северо-восточный угол крыши. Паули, ты заливай водой красное и гони его, когда будет куда. На втором этаже ребенок. Я пойду посмотрю, можно ли его достать.

Это вам не кино, не баскетбольный бросок в прыжке над кольцом, не героическая сцена, после которой герой получает «Оскар». Вдруг я зайду в дом и лестница рухнет… вдруг будет угроза, что вся конструкция схлопнется… вдруг температура внутри станет такой высокой, что все вокруг вот-вот вспыхнет… Тогда мне придется отступить и скомандовать ребятам: «Делай, как я». Безопасность спасателя важнее безопасности жертвы.

Всегда.

Я трус. Иногда по окончании смены остаюсь на станции — сворачиваю шланги или завариваю кофе для