— То, что касается либерализации нашего общества, то в чем же она, по-вашему, заключается — в сохранении жизни тем, чью потребность составляет отнятие чужих жизней? Что же тогда означает само понятие «либерализация общества»? Или мы здесь что-то не договариваем, или чего-то не понимаем. Ведь эти люди, потерявшие все святое, удовлетворяют свои страсти, доставляя боль и мучения другим людям: они любят кровь, любят пытки. — На лице священника играл румянец. Руссо уже встречала похожий румянец на картинах русских мастеров прошлых веков, который, конечно, свидетельствовал об отменном здоровье этих людей. Лолита замечала, как с наступлением двадцатого века румянец на холстах художников стал уступать место белизне, желтизне и даже синеве изображаемых персон. — То, что касается библейской заповеди, то ее тоже надо правильно понимать, а ее, к сожалению, многие пытаются трактовать в том ключе, в котором им это в данный момент выгодно, или так, как это принято в существующем обществе. Но могут ли библейские заповеди менять свое толкование в зависимости от общественного мнения? Конечно нет. Так вот, заповедь «Не убий» относится к тому человеку, перед которым стоит выбор: бороться ему со злом или нет, а если бороться, то каким образом?

По возрасту священник, наверное, был ровесником журналистки. Под его облачением угадывалась крепкая, спортивная фигура. Руссо подумала, что, возможно, особое внимание к своему телу не очень приветствуется в среде священнослужителей, но ей, например, давно согласившейся с привычным стереотипом отъевшегося и опившегося попа, было очень приятно созерцать этого стройного и подтянутого молодого человека. Ей нравилось не только смотреть на нового героя ее передачи, но и слушать его обдуманную, понятную речь. Единственное, о чем не забывала ведущая, это о том, что вскоре придется прервать это интересное выступление, по скольку сегодняшний прямой эфир ограничен, а ей еще предстоит адресовать зрителям несколько слов от своего собственного имени.

— Вы думаете, наши православные святые, такие, как святой благоверный великий князь Александр Невский, покровитель града святого Петра, не сталкивались с этим вопросом? Еще как сталкивались! — Священник обратил в камеру свои ясные голубые глаза. — Разве мало Александр Невский перебил народу? Но он каждый раз, собираясь на поле брани, обращался к Господу Богу примерно так: Господи, прости меня за то, что мне придется убивать людей. Но я не могу иначе, я делаю это во имя святой Руси, во имя своего народа!

— Простите, батюшка, можно вас представить нашим зрителям? — Руссо воспользовалась своим правом ведущей и выжидательно посмотрела на людей, окруживших спонтанную съемочную площадку.

— Отец Серафим. — Священник кротко посмотрел в камеру. Он был в черной рясе, на его шее висел массивный крест, из-под клобука выбивались русые вьющиеся волосы. Очевидно, отец Серафим шел со службы, возможно даже из Казанского собора, но задавать по этому поводу вопросы у журналистки уже не оставалось времени, да это и не умещалось в рамки иссякающего эфира.

— Спасибо вам, отец Серафим, за ваше выступление. Будем надеяться, что ваше мнение будет учтено при аресте Людоеда Питерского. — Лолита приветливым взглядом проводила священника и обратилась к зрителям: — Четыре человека, четыре мнения, и большинство из них сходится на том, что это человекоподобное существо, по кличке Людоед Питерский, должно быть задержано и хотя бы изолировано. Тогда мы с вами сможем спать спокойно, тогда мы перестанем бояться за наших родных и близких, которые в любое время могут стать жертвой особо опасного и жестокого маньяка. Но пока мы должны постоянно помнить о том, что он все еще находится среди нас, может быть, именно в этот момент он смотрит в мои глаза и готовит свое очередное злодейство.

Договорив, Руссо еще какое-то время смотрела в камеру, потом устало моргнула оператору и подняла руки: съемка окончена. Наиболее любопытные горожане интересовались, по какому каналу они смогут увидеть себя в эфире, и, когда им отвечали, что их эфир только что окончился, они уныло улыбались и отходили. Окна окружающих домов призывно светились. К больнице, рядом с которой высился Городовой, подъезжали машины «скорой помощи». С Невского доносились рокот транспорта и реплики прохожих. Город жил своей жизнью.

Саша очнулся в ванне: он сидел в ней в верхней одежде и усердно тер себя таиландской губкой. Вокруг было очень много красного цвета, и Кумиров подумал, что он, наверное, стал так видеть, — очевидно, что-то произошло со зрением, — но потом обратил внимание, что это больше похоже на краску, от которой он пытался избавиться. Но зачем же он залез в таком виде прямо в ванну? В этом, конечно, было что-то оригинальное, и он вполне мог ожидать от себя подобной выходки, но сейчас он почему-то не мог точно установить, когда и почему все это сделал.

Молодой человек вылез из ванны и стал раздеваться. Он сбросил с себя всю одежду, встретил свое изображение в зеркале и вдруг ощутил странное повторение ситуации, будто бы он вот так уже смотрел на себя и даже думал, не пора ли ему подкачать свои не очень рельефные мышцы. А дальше? Нет, ничего не получалось. Нить обрывалась, и история не имела своего продолжения. Он попытался несколько раз заново проиграть всю сцену: вот он выходит из ванны, вот, как бы случайно, смотрит в зеркало и… И ничего!

Саша взял с вешалки свое любимое Канарское полотенце с девочками и пальмами и вдруг вновь ощутил в своих действиях какой-то повтор. Вот что с ним сделалось за эти дни! А последний удар, кстати, был от собственного отца, когда тот что-то сделал с Наташей. Стоп-стоп-стоп! Отец… С Наташей… А что я надену? Пойду-ка наверх, посмотрю, что у меня есть в гардеробе.

Кумиров, как был абсолютно голым (а кого здесь стесняться?), пошел к лестнице и еще раз испытал ощущение когда-то уже пройденного урока. Ему казалось, что он вот-вот все вспомнит, пусть даже это было во сне, но у него все сорвалось.

Саша поднялся по лестнице и ощутил непривычный холод. Он посмотрел в сторону балкона и увидел, что в рамах выбиты все стекла. «Нас что, ограбили?» — удивился молодой человек и, не успев побеспокоиться о собственной безопасности, приблизился к балконным дверям. То, что он обнаружил за ними, заставило Кумирова мгновенно вспомнить все то, что недавно произошло в этом доме: сегодня он стал убийцей и убил двух человек!

Первое, о чем подумал Саша, это о том, нельзя ли ему сейчас прекратить думать, чтобы и дальше ничего не испортить в своей жизни, а быстро, но бесшумно спуститься опять вниз, лечь в ванну и каким-то образом заснуть или хотя бы притвориться спящим, и вдруг, когда он проснется (или сделает вид!), все сложится уже совершенно иначе и, главное, в этом доме не окажется никаких трупов!

Кумиров поймал себя на том, что он действительно потихоньку возвращается вниз, чтобы (вот бред!) каким-то чудом отвадить пригрезившуюся ему беду. Ну и что, что он убил этих ублюдков? Ему их что, жалко? Нет! Он что, боится? Нет! Значит, все нормально! Они ведь на него напали, а он только оборонялся. Ничего себе оборонялся, что у них и от голов-то ничего не осталось! Их теперь, как говорится, и впрямь родная мама не узнает! Вот так поработал!