— Любовь моя! — прошептал он, приникая к ее губам.

И на целую вечность на морском берегу воцарилась тишина, нарушаемая лишь шепотом прибоя, криками птиц да тихими возгласами любовников.

— Не хотелось бы тебя прерывать, — произнесла наконец Джипси, — но давай-ка лучше встанем!

— Зачем? — удивленно поднял он брови. — Здесь нет любопытных соседей.

— Соседи ближе, чем ты думаешь, — беспокойно ерзая на месте, ответила Джипси. — По-моему, мы устроились на муравейнике!

Чейз расхохотался. Джипси ответила ему улыбкой, хотя ей было совсем не до смеха.

Смеясь, Чейз поднялся на ноги и помог подняться ей.

— Дорогая, давай найдем местечко получше!

— А ты доволен, что я досталась тебе? — поинтересовалась Джипси.

— Я не могу поверить своему счастью! — ответил он, с энтузиазмом отряхивая ее платье спереди.

— Чейз!

— Что?

— Я лежала на спине!

— Ах да, конечно. — Он сжал ее в объятиях и так и замер.

— Чейз, ты невыносим! — строго воскликнула Джипси.

— Что же делать, если я не могу от тебя оторваться? — обиженно спросил Чейз.

— Соблюдать свое достоинство, — нравоучительно ответила Джипси. — Достоинство должно стать нашей повседневной одеждой.

— Дорогая, нам с тобой не пойдет униформа.

— Значит, нужно воспитывать в себе чувство собственного достоинства.

— Зачем?

— Затем, что мы — взрослые серьезные люди.

— Неужели? — Чейз притворился, что серьезно обдумывает этот вопрос. — А по-моему, нет.

— Женятся только взрослые. А мы ведь хотим пожениться?

— Конечно, хотим!

— Я уж думала, ты никогда этого не скажешь!

— А я ждал, пока ты сама спросишь.

Джипси вспомнила о совете матери и едва не рассмеялась.

— Пусть никто не говорит, что я не делаю того, чего от меня ждут! Я спасу твою честь, Чейз Митчелл. Я согласна выйти за тебя замуж.

— Вообще полагается встать на колени и поклясться в вечной любви, — недовольно заметил Чейз.

— А нельзя клясться в вечной любви стоя? — жалобно спросила Джипси. — Мне не хочется опять лезть в муравейник!

— Хорошо, клянись стоя, — великодушно разрешил Чейз.

— Спасибо. — Джипси сложила руки на груди и устремила на Чейза проникновенный взгляд. — Любимый мой, в тебе я нашла все, о чем мечтала, — и даже то, о чем не смела мечтать. — Она подняла глаза на его такое дорогое лицо, и глаза ее стали серьезными.

— Вместе с тобой я готова преодолеть любые беды и горести, а любая радость, разделенная с тобой, станет для меня радостней вдвое. Для тебя я сделаю все, за твою любовь заплачу любую цену. Скажи лишь слово — и я откажусь от всего, что прежде составляло мою жизнь. За тобой я пойду куда угодно — даже в ад. — Голос ее дрогнул от волнения. — Я буду любить тебя до самой смерти… и даже после. Любимый, ты согласен на мне жениться?

Чейз глубоко вздохнул и крепко сжал ее в объятиях.

— Да, — просто ответил он.

Джипси сглотнула застрявший в горле комок и робко улыбнулась.

— Теперь мы жених и невеста, — прошептала она.

— И скоро станем мужем и женой, — твердо ответил Чейз. — Или ты мечтаешь о пышной свадьбе?

— Что? С моим-то везением? — с ужасом воскликнула Джипси. — Ни за что! Я уроню букет, потеряю кольцо… Чейз рассмеялся, представив себе такую картину.

— Обязательно, Цыганочка! Так что свадьба наша будет быстрой и скромной. Твои родители не станут возражать, если мы обменяемся кольцами в кабинете мирового судьи? — Вспомнив родителей Джипси, он усмехнулся. — Понимаю, это глупый вопрос. Джипси расплылась в улыбке:

— Они не станут возражать, даже если мы обвенчаемся на главной площади Портленда в час «пик» — конечно, если это будет законно.

— М-м-м? — поднял брови Чейз. — Мой отец едва ли сможет прилететь на нашу свадьбу, так что приготовься повторить церемонию в Швейцарии.

— В Швейцарии? — переспросила Джипси.

— Ага. По-моему, отличное место для медового месяца. Я с удовольствием посмотрю, как ты будешь очаровывать папу, а затем мы проведем несколько недель в местах, недоступных для туристов. Снимем шале в горах в повесим на дверь табличку «Не беспокоить». Ну как идея?

Джипси нахмурилась.

— Мне почему-то кажется, — проговорила она, — что ты все это обдумал заранее.

Чейз стал серьезен, веселый огонек в глазах сменился задумчивостью.

— Не знаю, милая. Похоже, ты знаешь меня лучше, чем я сам.

— Чейз!

Он расхохотался.

— Виноват, но каяться не собираюсь. Ты права: в одну из этих кошмарных ночей в Ричмонде я позвонил отцу и сказал, что собираюсь привезти в Альпы свою невесту и не сможет ли он снять для нас шале? — Чейз задумался, припоминая разговор. — Кажется, я был несколько… э-э… взволнован. Во всяком случае, папа жаждет с тобой познакомиться.

Джипси заметила, что слушает с открытым ртом, и поспешно захлопнула его.

— О господи! — пробормотала она.

— Он читал твои книги, — весело продолжал Чейз. — Мы оба любим детективы. И оба согласны, что среди современных мастеров ты одна из лучших.

— Ты никогда мне об этом не говорил, — заметила Джипси. Ей вдруг вспомнились слова Джека о том, что Чейз «без ума» от ее книг.

— А ты никогда не спрашивала. — Он снова поцеловал ее в любимое место — в нос. — Цыганочка, а сколько у нас будет детей?

— Этот вопрос ты тоже заготовил заранее? — спросила Джипси.

— Никогда не отвечай на вопрос вопросом, — предупредил Чейз. — Я предлагаю троих. Такое приятное, сказочное число. И называть их будем по взаимному соглашению. Иначе я уже предчувствую, что ты назовешь дочку Зенобией или Радинкой, а сына — Владимиром. Или Буцефалом.

— Буцефала не я так назвала! — едва удерживаясь от смеха, возразила Джипси.

— А я уж заподозрил в этом тебя, — мрачно ответил Чейз.

Джипси расхохоталась, затем вдруг посерьезнела.

— Трое, — прошептала она и подняла глаза. У Чейза вдруг сердце сжалось от нежности — такой беззащитной и ранимой казалась она сейчас. — Наши дети… Чейз, я очень хочу детей, но, ты же знаешь…

Он прервал все сомнения, приложив палец к ее губам.

— Наши дети будут обожать свою мать до конца дней, — прошептал он. — Они будут приходить к ней со своими радостями и горестями, и она будет смеяться и плакать вместе с ними. Она будет собирать у нас в доме всех соседских ребятишек, играть с ними и рассказывать им удивительные сказки. У нас будет большой шумный дом, полный любви и смеха, и я не променяю его ни на что на свете!