Гатауллин сидит как изваяние, ни один мускул в его лице не дрогнет. В течение минуты мы сидим молча.

– Вы слышите меня?

Губы студента чуть заметно начинают шевелиться, но он не произносит ни одного слова.

– Какими препаратами следует купировать бронхоспазм?

Гатауллин по-прежнему сидит передо мною словно глухонемой.

– Ну, что ж, спрашивать вас о чем-либо более не имеет смысла. До свидания. – Студент продолжает неподвижно сидеть, а я добавляю: – Перед тем, как в следующий раз ко мне подойти, зубрите пульмонологию день и ночь, раз нет у вас ни памяти, ни логического мышления. Не тратьте зря свое и мое время.

Гатауллин, как бык из-под ярма, взглянул на меня, затем медленно встает и несет свое грузное бесформенное тело к выходу. «А ведь как пить дать окончит университет, станет главным врачом, – думаю я. – У Гатауллина и шея толще, и затылок круче, нежели у нашего главного врача».

Минут десять я сижу один. В это время, надо полагать, Халиков выспрашивает у Гатауллина, как проходил зачет. Но вот в дверь стук. Появляется мохнатая непричесанная голова, наглые глаза студента неприязненно смотрят на меня.

– На зачет можно?

– Проходите, раз пришли, – говорю я, хотя знаю, что Халиков мне зачет не сдаст – пустая голова. У него нулевые знания по медицине и нет ничего за душонкой, кроме уличных блатных манер.

Он садится напротив меня и сразу же спрашивает:

– А без вопросов можно?

– Вы хотите сдавать зачет письменно? – спрашиваю я, словно не понимая, к чему он клонит.

– Нет, не так.

– А как?

– По-другому.

– Это как же? – сегодня физиономия Халикова не такая нахальная, какой была два дня назад. Но одет он, хоть и во все фирменное, но небрежно. К тому же белый халат на нем, в котором только что заходил Гатауллин, не по росту большой, он помят и затаскан так, что, кажется, навсегда потерял белый цвет.

– Вы ставите мне зачет, а я в долгу не останусь.

– В каком смысле?

Глаза у Халикова то бегают, то нагло смотрят на меня. Наверняка он в этот момент думает, что я глуповат, не схватываю все на лету или же продолжаю набивать цену. Затем на его физиономии появляется нахальная улыбочка.

– Можно в рублях, можно в долларах, а можно и в евро. Скажите только сколько.

– Так это же взятка!

– Ну, хорошо. Я слышал, что вы взяток не берете, боитесь, но можно и услугой, для некоторых, который раз, это даже выгодней.

– Услугой!

– Да. Вы знаете, кем работает мой отец? – спрашивает со значением студент.

– Понятия не имею и не интересовался.

Халиков подается ко мне грудью, от волнения он даже сполз на краешек стула, и, желая сразить меня наповал, с ударением на каждом слове произносит:

– Он заведует всеми кладбищами Казани. При желании мой отец все может сделать.

– Пока я в его услугах не нуждаюсь.

Студент с недоумением, как на душевнобольного, смотрит на меня. Он на мгновение даже потерял дар речи. Затем произносит:

– Не зарекайтесь. Можно договориться и так: если, который раз, не сейчас, а в дальнейшем, понадобится, отец вас прикроет. Мне в деканате подсказали: главное, получить зачет у вас.

– Я в таком прикрытии не нуждаюсь. А кстати, зачет по гематологии вы у Саяра Файзылловича сдали?

– Да. Зачетку показать.

Я гляжу на наглую физиономию студента и думаю: «Буквально все: особенно медики и далекие от медицины люди, с самых высоких трибун, и с голубого экрана, и в печати вещают, что для того, чтобы поднять на должный уровень наше здравоохранение, нужно его хорошо профинансировать. Это глубокое заблуждение, корень зла в приемных комиссиях университетов. В нашем здравоохранении, особенно сейчас, как никогда, актуален лозунг: кадры решают все! Да поднимите оклад докторам в три раза, от этого они умнее не станут».

– Вы ведь ничего не знаете, а хотите работать в медицине, – говорю я Халикову.

– Я не хуже других. Просто я быстро забываю. Да и многие у нас учат, чтоб забыть. А кончишь учиться, диплом дадут, чтобы видно было, что учился.

Халиков уходит, а я думаю: «А ведь на него за взятку можно дело завести, только ничего не докажешь. В университете меня администрация не поддержит, он вывернется, а я крайним, с такой, как у него крышей, окажусь».

Выхожу в коридор и вижу Саяра Файзылловича. Как обычно, мы здороваемся за руку и обмениваемся дежурными фразами, затем я его спрашиваю:

– Вы поставили Халикову и Гатауллину по гематологии зачет?

– Поставил, – с вызовом говорит он и, как обычно при волнении, трясет седой как лунь головой.

– Так они же вас чуть до инфаркта не довели. Вы же божились, что прогоните их по тестам.

– А я зла на студентов не держу. Аллах не велит.

– И здорово они вам отвечали?

Понимая, куда я клоню, Саяр Файзыллович изменился в лице и в свое оправдание говорит:

– Ничего, как будут врачами, знания наберут.

Он резко повернулся и пошел в свой кабинет, желая отгородиться от меня дверью.

«Купили», – подумал я, глядя ему вслед.

Звоню учебному ассистенту и говорю:

– Анна Валентиновна, у меня только что были Халиков с Гатауллиным. Я им дал от ворот поворот. Вы не знаете, как у них обстоят дела по другим циклам?

– Если их послушать, то они чуть ли не со всеми преподавателями уже договорились, но это такие жуки. Им ни в чем нельзя верить. Лично мне они поликлинику не сдали, по нефрологии и кардиологии у них тоже зачета нет. Я знаю, у них также проблемы по инфекционным болезням.

– А какова позиция деканата?

– По крайней мере в открытую они их не проталкивают.

– Выжидают.

– То, что Халиков с Гатауллиным ничего не знают, на это многие у нас закрывают глаза, но они вели себя в течение года по-хамски, а это им не простят. В этом году, как никогда, кафедра подала в деканат на отчисление двенадцать человек. Пятерых из этого списка деканат к госэкзаменам допустил. Они говорят, что если отчислить двенадцать человек, то в министерстве нас не поймут, а на семерых как будто бы приказ об отчислении уже подписан.

Обычно, если хороший студент пропустит по уважительной причине занятия, то он сразу же, не откладывая возникшую проблему в дальний ящик, подойдет к преподавателю и договорится, как погасить задолженность.

Большинство же должников по многим циклам в течение года живут беспечно. Гасить долги они начинают, когда до госэкзаменов остается всего лишь две недели, а то и меньше.