Ее взгляд меня притягивал и, объясняя тему, я постоянно смотрел на нее, не замечая других студентов.

– Мне нужно с вами поговорить по личному вопросу, – сказала она мне в конце второго занятия.

– Подойдите через четверть часа в кабинет, я буду свободен.

– Хорошо, – ответила она и как-то необычно посмотрела на меня.

Когда она вошла, то поразила меня достоинством своей осанки. Студентка была высокого роста, тонкая и изящная. Белый халат она сняла и была в нарядном светлом платье. Ее обнаженные руки красиво лежали вдоль стройного тела, красиво падали русые волосы на покатые плечи. Губы ее улыбались едва заметною улыбкой, какой-то ласковой и мягкой силой веяло от ее лица, и было впечатление, словно она пришла не ко мне по делу, а на свидание к парню. «Куда там до нее куклам, которые принимают участие в конкурсе красоты!» – подумал я.

– Вы знаете, – выдержав театральную паузу, сказала она с едва уловимой внутренней дрожью в голосе, – я, к сожалению, не смогу больше присутствовать на ваших занятиях. Мне нужно на несколько дней уехать из Казани.

Я проницательно смотрю на нее. В принципе, как педагог я должен выяснить конкретную причину, почему она не сможет присутствовать на занятии. А у нее в ожидании вопроса вдруг изменилось настроение, вокруг нежного рта задергались мелкие жилочки, увлажнились глаза. И я почувствовал, что девушка эта мне духовно близка. Помимо всего в ней было что-то нервическое, порывистое, что не могло всем нравиться.

«Тонкая художественная натура, – подумал я. – Знать, что-то случилось у нее глубоко личное».

– Конечно же, вы отличница, – говорю я.

– А вы откуда знаете?

– Вижу по вашим глазам. Глаза – это мозг, вывороченный наизнанку. Давайте зачетку. Вы и без меня все выучите. Готовьтесь спокойно к госэкзаменам.

Лицо ее изменилось, влажные глаза высохли и заблестели. Она улыбнулась милой улыбкой.

Студентка появилась на мгновение через неделю. Она положила мне на стол букет роз, сказала в ответ на мой вопросительный взгляд:

– Спасибо вам! У меня все хорошо, – и словно сказочная фея с крыльями за спиной, из моей жизни исчезла.

Теперь редко студенты дарят преподавателям букеты цветов. Это отчасти потому, что все дорого, к тому же к концу шестого курса у многих студентов – пессимизм к жизни. Но если мне попадается сильная, дружная группа, то в конце цикла студенты мне порой говорят: давайте вместе с вами на память сфотографируемся.

– А фотографию мне дадите?

– Дадим, в рамочке, – отвечают они и даже выполняют обещание.

Писатель обязан… указывать народу на вершины человеческой жизни или давать жизнь для контраста в отрицательных ее чертах, в провалищах, ограждая бездну горящими маяками.

В. Я. Шишков

Государственные экзамены прошли как всегда, словно обычная формальность. Быстро пролетели летние каникулы, наступил новый учебный год и – все опять впервые.

Все отчисленные с шестого курса и не допущенные к госэкзаменам в прошлом учебном году студенты восстановлены. Это обычная практика. Если студент сам не бросает учиться, то он восстанавливается и университет оканчивает. У нас был непутевый студент, который не посещал занятия, отчислялся пять лет подряд, но в очередном учебном году восстанавливался. В конечном итоге ему выдали диплом.

Ко мне пришла неплохая группа. В ней восемь девушек и шесть юношей. Тон в группе, как обычно, задают девочки, а ребята большей частью отмалчиваются. Из всех студентов выделяется тоненькая, смуглая девушка, большеглазая, черты лица правильные, волосы черные, волнистые. Она чем-то похожа на цыганку. Глядела эта студентка на меня так молодо, свежо, с таким детским застенчивым любопытством, что у меня не только поднималось настроение, но и активизировалась умственная деятельность. Мало того, когда я смотрю на таких красивых девочек, то вспоминаю молодость, и волнительно становится на душе. Впрочем, в каждом возрасте есть свои прелести. Не зря же Лев Толстой писал, что счастье не зависит от внешних обстоятельств, а зависит от того, как мы к этим обстоятельствам относимся.

В дверь стук. Появляется знакомая мне голова с копной встрепанных неистовым образом волос.

– Узнаете?

Я с неприязнью смотрю на наглую физиономию Халикова.

– Мы с Гатауллиным восстановлены, – произносит голова.

– Дождитесь перерыва. Вы мне мешаете вести занятие.

– Хорошо, – голова исчезает.

В перерыве занятия Халиков с Гатауллиным подходят ко мне. То, что их в прошлом учебном году отчислили из университета, пошло им на пользу: на обеих белые рубашки и модные с большим узлом яркие галстуки. К тому же, надо полагать, каждый из них заплатил за дополнительный год обучения не менее трех тысяч долларов. В нашем университете с каждым годом плата за обучение коммерческим студентам повышается. Впрочем, при отчислении и восстановлении студентов могут быть использованы различные схемы.

Глядя на этих студентов, у меня сразу же испортилось настроение, и я невольно думаю: «Чтобы из вас выбить всю дурь, вас каждый день нужно класть поперек лавки».

– Нам надо отработать по вашему циклу пропущенные в прошлом году занятия, – говорит мне Халиков.

– У вас допуск к занятиям из деканата есть? – спрашиваю я для формы, ибо допуск на отработку пропущенных занятий или пересдачу курсового экзамена получить в нашем деканате проще простого. Как-то я наблюдал в деканате такую картину. Сидит за столом заместитель декана по младшим курсам – пронырливая дама средних лет, которую не зря потянуло в деканат, перед ней – стопка бланков на допуск к переэкзаменовке. Студент подходит к ее столу, называет фамилию и номер группы, заместитель декана даже не поднимает головы, строчит и расписывается на бланках. А очередь из двоечников такая, что хвост в коридоре.

Халиков показывает бумажку из деканата. В ней прописано, что он и Гатауллин приказом ректора восстановлены и с первого сентября вновь являются студентами. Имеется также обращение на имя заведующего кафедрой о том, чтобы кафедра предоставила этим студентам возможность выполнить учебную программу в полном объеме, но не предписано, к какой они прикреплены группе, а это для студента означает: когда захочу, тогда на занятия и пойду. Наш деканат потакает подобным студентам.

Глядя на Халикова и Гатауллина, еще я думаю: «Хоть они и при галстуках и нет в них прошлогодней спеси, но черного кобеля не отмоешь добела, и не прибавилось у каждого из них ума. Допусти их сейчас до занятий, они мне испортят хорошую группу, создадут не рабочую обстановку». Я им говорю:

– Приходите через две недели. Отработаете пропущенные занятия с иностранцами.

– А нам в деканате сказали, что можно отработать с любой группой, – возражает Халиков. Он гладит нагло на меня «слизняками» и не мигает.