Неистовость празднеств, блеск и роскошь салонов в условиях войны разительно отличали светское общество Петербурга от вкусов и привычек русской знати недалекого прошлого и от ужасов и страданий войны. В древней Греции и древнем Риме не позволяли такого кощунства даже в дни, когда их легионы вели войну вдали от Афин и Рима, а здесь война бушевала в собственной стране, в нескольких сотнях километров от столицы, и самодержец спокойно взирал на адовы прегрешения своих царедворцев. Посетителем многих салонов был Распутин, но особенно частым гостем он был в салоне баронессы Розен, поражавшей столичный бомонд блеском роскоши и свободой нравов в нем. На содержание такого салона нужны были большие деньги, и только позднее выяснилось, что денежные субсидии баронессе являлись постоянной позицией в бюджете Nachrichtendienst[231]. С не меньшим бесстыдством и безразличием к общественному мнению страны блистали салоны Богдановича, Римского-Корсакова, графини Клейнмихель и Нарышкиной (урожденной графини Толь). В самом начале войны царедворец Штюрмер создал в своем дворце политический салон, который посещали члены Государственного совета и сенаторы, министры правительства и высшие сановники империи, где вершилась большая политика и определялись судьбы людей, причастных к верхним эшелонам власти[232]. Здесь часто проходили политические собрания, на которые приглашались губернаторы, предводители дворянства, военные чины и церковные иерархи. Постановления этих собраний через особо доверенных лиц передавались председателю правительства Горемыкину и министру двора графу Фредериксу, который доводил их до сведения императора. Основной лейтмотив всех постановлений выражался в озабоченности прогерманской знати продолжением войны с Германией, и давались советы и рекомендации, как избежать ее гибельных последствий для России. Влияние этого салона на политическую жизнь России было настолько сильным, что в начале января 1916 года Штюрмер возглавил правительство, и только боязнь народного взрыва помешала ему заключить сепаратный мир с Германией. «Все, кто сколько-нибудь понимали положение царской власти в самый разгар войны, увидели в этом начало конца»[233].

Русская армия, вовлеченная императором Николаем II в войну, оказалась без поддержки царской власти и оставленной наедине с собой решать сложные вопросы обеспечения себя вооружением и снабжением продуктами питания. Ненормальные отношения между Ставкой и правительством открылись в начале войны, и они усугублялись по ее ходу. Когда вырабатывалось положение о Верховном главнокомандующем, то подразумевалось, что во главе армии станет царь. Но Николай не был готов к исполнению этих обязанностей, и его сумели отговорить от такого шага. При назначении Верховным главнокомандующим великого князя Николая Николаевича сразу возникло противоречие с правительством и другими ведомствами, не пожелавшими исполнять решения и указания Ставки, а царь занял нейтральную позицию и, как всегда, ни во что не вмешивался. Это породило ненормальные отношения между Ставкой и верховными органами власти, ухудшающиеся изо дня в день. Была война, а в стране образовались две власти: военная и гражданская, не пожелавшие подчиняться одна другой.

Первые месяцы войны исчерпали возможности воюющей армии вести наступление. Катастрофически не хватало винтовок. Чтобы спасти положение, разоружали дивизии в тылу, оставляя на роту, а то и на батальон по одной винтовке. Не было снарядов для артиллерии, и, чтобы сбить волну критики в свой адрес и уменьшить расход боеприпасов, военный министр Сухомлинов вместе с великим князем Сергеем Михайловичем провели реорганизацию артиллерии, уменьшив количество орудий в батареях с 8 до 6. После такого «новшества» число орудий в русских дивизиях стало вдвое меньше, чем в дивизиях германской армии (36 и 72)[234]. Не хватало сапог и обмундирования, и, самое главное, не хватало внимания власти к своей армии. Не было единства власти с народом и с армией, и впервые в истории России шло отторжение целей войны, провозглашенных императором в Манифесте о начале войны, и политикой, проводимой правительством и правящим классом империи. Интеллигенция была придавлена военной цензурой, а вместе с ней и искусство, черпавшее в ней истоки творчества, испытывало не меньший гнет и притеснение.

Казенные заводы, выпускавшие вооружение для армии, работали по нормам мирного времени, так как военный министр Сухомлинов и министр финансов Барк не выделяли средств для увеличения выпуска военного снаряжения. Правительство Горемыкина не имело никакого заранее разработанного плана мобилизации промышленности, да и не сознавало необходимости в нем, полагая, что война будет скоротечной и ее можно вести за счет накопленных в мирное время мобилизационных ресурсов. Эта близорукость не была следствием недостатка ума у государственных деятелей той эпохи, она была результатом хорошо поставленной пропаганды и работы врага внешнего и больше внутреннего, принимавшего все дозволенные меры, чтобы правительство России устранилось от подготовки к войне.

Начавшаяся война вскрыла все язвы царской власти в России и еще больше обострила отношения власти с народом и общественными силами страны. Не скоро, но медленно и поступательно в сознание передового правящего класса России приходило понимание гибельности правления Николая II для судеб России, и в нем постепенно стали накапливаться силы сначала для противодействия этому пагубному курсу, а потом и для свержения самодержавия, запятнавшего себя бездействием в войне. Правление Николая II в России вызывало большую тревогу и в правительственных кабинетах Франции и Англии. Там не исключали возможности того, что окружение царя способно повернуть Николая на путь сепаратного мира с немцами, и, чтобы исключить такое развитие событий, державы Антанты 4 сентября в Лондоне подписали декларацию о том, что Англия, Франция и Россия «взаимно обязуются не заключать сепаратного мира в течение настоящей войны. Когда же наступит время для переговоров, ни один из союзников не будет ставить мирных условий без предварительного соглашения с каждым из других союзников»[235].

Год 1914 заканчивался, и германские руководители еще питали иллюзии добиться победы над Антантой. Общественное мнение разделяло эти взгляды, опираясь на тот бесспорный факт, что пока военные действия ведутся большей частью на чужой территории и германские войска фактически содержатся за счет ограбления Бельгии, северной Франции и значительной части царства Польского, что вносило элемент успокоения в разных слоях населения Германии. Побудив Турцию объявить «священную войну» против иноверцев, германские правящие круги думали поднять весь мусульманский мир против Англии, Франции и России, но в действительности возбудили народные турецкие массы против европейцев вообще, и это было зловещим событием, направленным и против самих немцев, ведь они были частью христианского мира.