Уиллем допил свой джин в совершенном рассеянии, потом сказал:

— Я верил, что всё это неоспоримые факты: правда делает нас свободными, обсуждение событий облегчает понимание!.. Но это не всегда так! Иногда обсуждения поворачивают события в худшую сторону, а правда превращает нас в пленников!

— Какое прекрасное слово «пленник»! — воскликнул я. — Это как раз то, как я себя чувствовал — пленник в одиночном заключении! Однажды дверь отворяется и входит — кто же? — сокамерник! И не просто какой-то любой сокамерник, а сообщник в том же самом преступлении! С которым можно поговорить! Ты!

— Если бы мой брат остался жив, у меня было бы с кем поговорить! — задумчиво сказал Уиллем.

— Твой брат жив! — возразил я громко, тыча пальцем себе в грудь. — И у тебя есть с кем поговорить!

— Извини!.. Я имел в виду…

— Давай послушаем, что ты имел в виду!

— Поговорить с близнецом — это совсем другое дело! Он не на сто процентов другой человек. Он как будто бы ты сам, но, в то же время, ещё больше, чем ты. Это трудно объяснить, ведь всё было слишком давно!.. Но я до сих пор помню то чувство. Чувство абсолютной согласованности!

— Я не такой требовательный, как ты, — ответил я, — я доволен общением в любой компании. Несколько раз я был близок к тому, чтобы рассказать свою историю какому-нибудь прохожему, шлюхе, попутчику в поезде, но каждый раз что-то останавливало меня.

— Теперь мы с тобой навсегда будем сокамерниками?

— Да, куда бы мы ни направлялись с нашей передвижной тюрьмой, это сохранится навсегда!

* * *

— Я хочу спросить тебя кое-что, Йон! Ты тут заговорил о Боге. Почему Бог не сделал ничего, чтобы остановить войну? Или, может быть, Бога нет?

— Только дураки считают, что Бога нет! И только дураки считают, что Бог добрый!

Вдруг лицо Уиллема стало очень сосредоточенным и даже счастливым впервые за весь вечер.

— У тебя есть Библия? — спросил он.

— Где-то есть!

— Принеси сюда! — потребовал он неожиданно командным голосом.

— Для чего? — спросил я, вставая.

Он не ответил, и я не стал настаивать. Когда я возвратился с Библией, он просто указал на стол.

Я положил Библию на стол рядом с «Дневником» Анны Франк.

Уиллем поднялся со своего стула, опираясь о стол. Налив себе джина, он выпил его залпом и затем хлопнул рукой по Библии.

— Мы присутствуем здесь, — заявил Уиллем, — мы присутствуем здесь в качестве обвиняемых, соучастников и свидетелей в Суде над Величайшим Военным Преступником из всех возможных — Богом Отцом!

Я чуть не захохотал, но, видя полную серьёзность Уиллема, сдержался, ожидая, к чему же он придёт.

— Первый свидетель — это… Первый свидетель — я! — сказал Уиллем, кладя ладонь на Библию. — Я клянусь рассказать правду, которую я желал бы не знать никогда!

Бог, я теперь понимаю, что Ты всегда хотел уничтожить меня и моего брата Яна! Его Ты убил болезнью, но для меня Ты задумал более хитрую судьбу! Ты предоставил мне хорошую жизнь на все эти годы. Ты даже позволил мне познать некий образ рая — по-американски… Однако теперь Ты возвращаешь меня назад, поведав, как Змий-искуситель, ужасную правду — мы убили девочку! Мы убили девочку и её семью!

Чем я заслужил такое наказание? Тем ли я рассердил Тебя, что мне нравилось надевать жёлтые звёзды? Если Ты настолько обиделся за евреев, то почему же Ты ничего не сделал для их спасения?

У меня был брат, который умер молодым, и мать, которая умерла молодой, и семья, которая была разорвана на части, — не слишком ли много для одного человека?

А теперь остаток моей жизни разрушен просто потому, что Богу не хватило… не хватило сердечной доброты послать ещё одну крысу к ноге моего брата, чтобы заставить его бежать из дома на Принценграхт! Разве Ты не мог дать нам этого — одну паршивую долбаную крысу?!

Уиллем тяжело опустился на стул. Он не двигался, его глаза остекленели, и на секунду я подумал — уж не умер ли он? — но заметил, что его рубашка вздымается от дыхания.

— Пойду открою дверь, впущу свежего воздуха! — сказал я.

* * *

Я оглядел улицу, тротуар, палисадник моего соседа, и у меня родилась идея. Нельзя же, чтобы все хорошие идеи исходили только от Уиллема! Я подбежал к палисаднику и вернулся к себе на кухню раньше, чем мой брат успел пошевелиться на своем стуле.

Включив плиту, я поставил сковороду разогреваться и поинтересовался у Уиллема:

— Ты голоден?

— Ещё джина! — попросил он.

— Пожалуйста! — ответил я, доставая из буфета очередную бутылку и разливая джин в стаканы, которые мы сразу же и опустошили без лишних слов.

Он указал подбородком на Библию. Я встал над нею и перенёс свой стакан из правой руки в левую, чтобы положить правую ладонь на обложку.

На миг я почувствовал лёгкое головокружение, то ли от джина, то ли от боязни богохульства.

— Я вспоминаю прочитанную в детстве повесть о голландских моряках, погибавших в небольшой шлюпке в открытом море. Когда уже наступал последний момент, они все почувствовали нечто, поддерживавшее их снизу. Это оказался гигантский кит, который мог бы разнести шлюпку вдребезги, даже не заметив её.

Так же я воспринимаю Тебя, Бог, с того самого дня, когда мой отец впервые угостил меня пивом и похвалил: я вышел на улицу и почувствовал, что Ты на обратной стороне небосвода отметил меня Своим вниманием!

Я молился Тебе в тот день, когда мой отец собирался задать мне вторую порку, прерванную приходом рейда по сбору меди, и Ты послал мне благую мысль вернуться вниз, в погреб!

И был другой день, когда я помог в церкви Весткёрк пожилой женщине на инвалидном кресле, а она вытащила из-под одеяла маленькое яблоко, тогда мне пришла мысль привлечь дядю Франса и его коляску для доставок! Почему эта женщина не съела своё яблоко до того, или не отдала его другому ребёнку, оказавшему ей помощь? Использовать дядю Франса была великолепная идея, но она обернулась плохой стороной, приведя к моему увольнению и заставив нас заняться поисками евреев, чтобы не дать моему отцу умереть!

А эта любопытная старая женщина, сидевшая целыми днями у окна, — почему ей нужно было заметить нас и подойти? Почему она настолько поддалась любезностям дяди Франса, что назвала нам адрес укрытия почти против своего желания, — ведь что-то заставляло её колебаться? Я и сейчас, через все эти годы, чувствую её глубокое сожаление о сказанном! Возможно, это затруднительно даже для Господа — направить ещё одну крысу к моей ноге в доме на Принценграхт, но Ты без труда мог сделать эту старуху более подозрительной, чтобы она не сообщила нам название улицы и номер дома!